– Носи новые, – улыбнулся Кеша.
– Сам выбирал? – поинтересовался Дегтярев.
Аркадий постучал в грудь кулаком.
– Лично!
– Молодец! – одобрил полковник. – Хорошо, что Дашу в советчики не взял. Ее глючит на дорогие вещи. Подарила мне мобильный! С камерой, выходом в Интернет и прочими радостями. Зачем, а? Я в нем не разобрался, зашел в салон, хотел попросить продавца кое-что растолковать. Увидел цену трубки и чуть не умер. Дарья транжира. А ты умница. Мне не нужен будильник стоимостью в хороший телевизор. А ты выбрал великолепный вариант! Простой. Без наворотов. Четкие цифры, красивый стальной корпус. Ремешок супер, под крокодила. А это что за штучка? В окошечке?
– Турбийон [8] , – после паузы ответил Кеша.
– Как? – переспросил наивный полковник. – Турбина в часах? Зачем?
– Не парься, – остановил Дегтярева Аркадий, – просто радуйся подарку.
Счастливый Александр Михайлович уехал на работу, а я сказала Кеше:
– Очень скоро кто-нибудь из коллег объяснит полковнику, что корпус «простеньких» часиков не из стали, он платиновый, а на ремешок пошла шкура настоящего аллигатора. Найдутся люди, знающие, что фирма, чье название указано на циферблате, специализируется на выпуске очень дорогих мужских ходиков. Может, лучше тебе самому сообщить Александру Михайловичу, что он не прав, сравнивая цену твоего презента со стоимостью жидкокристаллического телевизора? За сумму, оставленную тобой в магазине часов, можно приобрести весь завод по выпуску теликов.
– Авось обойдется, – ухмыльнулся Кеша, – и полковник будет считать меня разумным, экономным человеком.
Почему я вспомнила эту историю? Да просто увидела точь-в-точь такие же часы. Шофер потрепанных «Жигулей» протягивал продавщице несколько купюр в качестве компенсации за раздавленные конфеты. Судя по радостной улыбке торговки, последняя весьма довольна полученной суммой.
– Шайтан тебя забери! – закричал мужской голос. Ему незамедлительно ответил жалобный вой.
Я выбросила из головы мужчину с дорогими часами, поняла, что Афина крушит шашлычную, расположенную в дощатом павильончике, ринулась туда, отбросила занавеску, заменявшую дверь, и врезалась в черноволосого парня, который с упреком произнес:
– Женщина! Ты куда бежишь, а? Не прочитала объявление, а? Ибрагим закрыт, да! Вечером заходи, накормлю, сейчас нет. Поставщик баран, да! Мясо не привез!
Вновь послышался вой, я нагнулась, увидела под одним из пластиковых столов собаку и засюсюкала:
– Афиночка, иди к маме.
Псина забилась в корчах.
– Слушай, а, – возмутился Ибрагим, – зачем животное мучаешь, а? Не нравится, оставь мне. Я люблю собак, да!
– Афина заболела, – прошептала я. – Видите, ей плохо.
Ибрагим присел на корточки и чмокнул губами.
– Собак! А? Иди сюда. Ибрагим мясо даст, а!
Афина двинулась на его голос. Я обрадовалась:
– Наверное, ей лучше.
Ибрагим зацокал языком.
– Больной животный тихий. Орать не станет. А! Лежит в углу и умирает. Шерсть тусклый. Глаз туманный, пахнет плохо. А твой собак на больной не похож. А! Его кто-то укусил!
– Хозяйка, – шепнул голосок и пропал.
Я вздрогнула и схватилась за ухо, Афина завизжала и стала бить лапами.
– Вот! – продолжил Ибрагим. – Клещ! Или не знаю, как по-вашему сказать, по-нашему нруни. Селится у овцы, грызет кожу. Баран обезуметь может, если нруни завел. А!
У меня в голове затрещало, Фина завыла, я схватилась за виски.
– Сам больной? А? – насторожился Ибрагим.
– Нет, – прошептала я, – сам здоровый, не бойся.
– Э, – махнул рукой Ибрагим. – Я давно ничего не пугаюсь. На все воля Аллаха. Слушай! Собак тебя боится, да!
– Маловероятно, – пробормотала я, пытаясь понять, откуда взялись треск и писк в моей голове.
Ибрагим встал на четвереньки и пополз к Фине. Я последовала за ним. Афина заколотилась в ужасе.
– Женщина! А! Не ходи, – попросил Ибрагим. – Собак пугаешь.
Я замерла. В этом замечании есть смысл. Когда я попыталась в джипе приблизиться к Афине, та в панике открыла дверь, а теперь, стоит мне на сантиметр подползти к собачке, ее скрючивает.
– Хороший собак! – пел Ибрагим, подбираясь к Афине. – Шайтан ее обидел. А! Красивый собак. А! Мясо дам. А! Дай посмотреть!
Тонкие пальцы мужчины аккуратно перебирали густую, длинную шерсть Фины.
– Не дрожи, – журчал Ибрагим. – Больно нет! А! У!
– Что там? – задергалась я. – Твой страшный нруни? Умеешь с ним бороться?
– Нруни сжигают, – ответил Ибрагим. – Барана убивают, а тушу бросают в костер. Иначе от нруни не избавиться.
– Жестокий метод, – вздрогнула я.
– Лучше зарезать одного, чем потерять все стадо, – заметил Ибрагим, – но у нее ошейник.
Я уставилась на полоску серой кожи, которой Ибрагим тряс в воздухе.
– Что это?
– Не знаешь? – удивился Ибрагим. – Сама не надевала?
– Афина не совсем моя, – объяснила я. – Недавно с ней познакомилась. Шерсть у псины густая, длинная. Я не заметила ошейник. Но какой в нем вред?
– Это радиодрессировщик, – сказал Ибрагим. – Сейчас выключу.
В ту же секунду у меня в ушах перестало трещать и гудеть, Афина выползла из убежища.
– Ой, – смутилась я, – дай тряпку.
Лицо Ибрагима приняло странное выражение.
– Зачем?
– Извините, пожалуйста, Афина описалась. Сейчас вымою пол. Очень прошу, не сердитесь, – зачастила я.
– Хочешь у МЕНЯ вымыть пол? – протянул Ибрагим.
Я пожала плечами.
– Это же моя собака набезобразничала. Хозяину положено следить за животным и нести ответственность за его поведение.
Ибрагим встал и сел на стул.
– Ты москвичка?
– Коренная, – подтвердила я, – родилась на улице Кирова, теперь она называется Мясницкая.
– И решила убрать у Ибрагима? – не успокаивался мужчина. – Я чеченец!
– Да хоть мавр, – фыркнула я, – или эскимос. Какое отношение твоя национальность имеет к неприличному поведению Афины?
– Ты не мусульманка, православная? – не успокаивался хозяин шашлычной.
Я грустно посмотрела на него.