Пока я пыталась понять, каким образом Семен ухитряется добираться до комнат, из-под арки торжественно выплыли коты. Их было трое, один рыжий, два черных. Тот, что шел первым, абсолютно спокойно поднял переднюю лапу, собираясь перебраться в холл.
– Стой, упадешь! – закричала я.
– И фиг с ним, – заржал Семен.
Я обомлела, а кот... преспокойно двинулся по воздуху. Он шагал с высоко задранным хвостом над крутой лестницей безо всякого страха. За предводителем с довольным видом следовали два товарища. Рыжий приблизился к моим ногам, потерся головой о джинсы, сел прямо над головокружительно глубокой ямой и нежно замурлыкал. Я схватила ртом воздух, наклонилась и провела рукой над первой ступенью. Ладонь ощутила ровную, отполированную поверхность.
– Стекло! Ты сделал прозрачный пол! – удивилась я. – Ну и дурацкая идея!
Собачкин одернул свитер.
– Все ждал, когда ты сообразишь, что я спокойно стою, не имея под ногами опоры. Удивительно, до чего люди одинаково реагируют, очутившись здесь! Столбенеют и трясутся. Никто не смотрит на меня и не думает: «Сеня не упал вниз. Почему?»
– Потому что ни одному нормальному человеку не придет в голову вырыть подвал, а потом положить сверху стекло! – зашипела я. – Когда-нибудь впечатлительный человек рухнет у тебя на пороге с инфарктом.
Собачкин захохотал:
– Не! Я не зову дураков. И ты опять пролетела мимо кассы. Никаких ям! Дом стоит на цельном фундаменте. Это картина. Видела в Париже на тротуарах объемные композиции? Такой вид рисунка, не знаю, как их делают, но эффектно.
Я села на корточки, начала вглядываться в лестницу, ведущую вниз: красные кирпичи кладки, факелы. И сообразила: в холле на полу граффити, простите, не знаю, как по-другому назвать этот вид живописи.
– Давай топай на кухню, – «пригласил» Собачкин.
Я боюсь высоты. Полет на самолете возможен для меня исключительно после коктейля из успокаивающей микстуры, заполированного парой бокалов шампанского. Пожалуйста, никогда не применяйте мой рецепт от аэрофобии, он вреден для здоровья, действует на мозг, как удар мокрой тряпкой. В салон меня вносит бортпроводник, за несколько часов я прихожу в себя и с сильнейшей головной болью высаживаюсь в аэропорту Шарля де Голля, плохо понимая, в какую сторону идти. Где багаж? Паспортный контроль? Остановка такси?
Как-то раз, показывая столицу Франции впервые приехавшим приятелям из Москвы, я отправилась с ними на Эйфелеву башню, а там, бог знает на какой высоте, есть насквозь просвечивающее пластиковое напольное покрытие. Все присутствующие с радостными восклицаниями становились на него, а у меня началась паника, сердце чуть не выпрыгнуло из груди.
Вот и сейчас руки-ноги затряслись, спина похолодела и одновременно вспотела. Огромным усилием воли я заставила себя пересечь нарисованную пропасть. Ну зачем я согласилась приехать к Собачкину в гости? Что у него в кухне? Очаг с котлом на ржавых цепях? Деревянная тумба для разделки туш и топор?
Но просторная столовая неожиданно оказалась буржуазно уютной, а еда невероятно вкусной. На столе очутилось мое любимое овощное рагу, хлеб с семечками, сыр эдам голландского производства, черный цейлонский чай, варенье из клюквы и печенье «Макарон».
– Покупаешь печенье во французской булочной на Садовом кольце? – улыбнулась я, принимаясь за сладкое. – Единственная пекарня в Москве, где его хорошо делают.
– Верно, – подтвердил Собачкин. – И круассаны там беру, но исключительно маленькие.
– Надо же! Я тоже предпочитаю их, – обрадовалась я. – Большие почему-то всегда плохо пропекаются.
Плотно поужинав, я решила заняться делами.
– Что интересного ты обнаружил?
Собачкин постучал пальцем по стоящему около его чашки ноутбуку.
– Вероника Моргунова, одноклассница Сметаниной, Иосифовой и Спиридоновой. Девочки были очень разные, но сбились в стаю. Наверное, их сблизили перенесенные несчастья. У Ирины трагически погибла мама, отец женился второй раз. Георгий Петрович очень заботился о своих учениках и забыл про родную дочь, Ирина его ревновала, в конце концов порвала с ним отношения, перебралась в квартиру умершей матери.
Я пожала плечами:
– Сама тебе это рассказала, зачем еще раз повторяешь?
Но Семен не обратил внимания на мое замечание.
– Мать Алисы Спиридоновой, Галина, пила горькую, девочка часто ходила голодная, питалась по чужим людям. В конце концов Галя замерзла на улице, как всегда, набухавшись водки, легла в парке на скамейку и отошла в мир иной. Спиридоновой тогда едва исполнилось шестнадцать. Умри непутевая мамаша годом раньше, девочку могли забрать в приют, а так Алису оставили без присмотра, она уже успела поступить в медучилище, получала стипендию и считалась взрослой.
– Невеселое детство, – кивнула я, – хоть в интернат не угодила, и на том спасибо!
– Некоторым ребятам лучше жить на гособеспечении, чем в родной семье! – воскликнул Семен. – С другой стороны, если тебя с юных лет бьют по морде, ты вырастешь сильным человеком, смело встречаешь испытания.
– Не всегда, – возразила я. – Статистика показывает, что большинство серийных маньяков в детстве подвергались унижениям в родной семье, их мучили близкие.
– Вера Иосифова терпела побои от отца, – продолжал Семен. – Думаю, девочка не очень переживала, когда папенька свалился в канализационный люк и сломал себе шею. Но ее мать Алла Мамалыгина – просто наглядное пособие к статье «Виктимное поведение» в учебнике психологии. Избавилась от злого тирана Бориса и очень скоро вышла замуж за его брата Степана. Вера угодила в новую беду, которая удивительно напоминала старую. Затем в конце тоннеля вспыхивает свет. Валентина с Арнольдом, родители отца и отчима, не любившие Аллу и не проявлявшие ни малейшего внимания к внучке, погибают, через несколько лет уходит из жизни Степан, Мамалыгиной достается огромная квартира, настоящий дворец.
– Даже сейчас, практически потеряв разум, Алла не устает радоваться своей удаче, – подхватила я, – во время нашей встречи она повторяла: «Знаешь, какая у нас квартира! Много комнат! Посуда! Мебель». Превращение из нищей поломойки в обеспеченную даму до сих пор, спустя не один десяток лет, восхищает бедняжку!
Семен открыл ноутбук:
– Получение наследства самое главное событие в жизни Аллы, к Вере судьба была благосклоннее. Иосифова поступила в институт, удачно вышла замуж, обрела заботливую свекровь, хорошего мужа, основала бизнес. Ей удалось пробиться наверх, хотя, полагаю, травмы, нанесенные в детстве, остались в ее памяти навсегда.
– Именно Вера нашла мертвого отца! – воскликнула я. – Она видела, как он торопится домой, и бросилась греть ему ужин. Когда Борис не появился в избенке, девочка выглянула во двор, заметила открытый люк, полезла вниз по железным скобам, привинченным для ремонтных рабочих. Она поняла, что случилось, но думала, что папа жив, ему нужна помощь, и не потеряла самообладания, вызвала «Скорую». Что бы ни говорили учителя и психологи о воспитании личности, я уверена: человек уже рождается с определенным характером, в процессе жизни он лишь шлифует его, порой прикрывает свои недостатки воспитанием и образованием или прячет излишнюю чувствительность, ранимость под грубостью, но царапни ногтем лакированную поверхность – и из-под нее вылезет или гнилая фанера, или благородное красное дерево.