– Поехали!
– Арсений странный, – не выдержала я, – ты молчал, инфантильным капризником Кузьмина назвала я! Но он напал не на меня, а на тебя. Где логика?
Собачкин пошел в сторону холла.
– Кузя не обижается на посторонних, можешь ругать его как угодно, он глазом не моргнет. Но, ты правильно отметила, я молчал, и этот факт расстроил его. Я не защитил Арсения. Давай оставим все без комментариев. Арсений оригинал, у него свои понятия о добре, зле, дружбе. Он очень честный, благородный, гениальный, но более чем странный. Его надо либо принимать целиком, либо не общаться с ним, а перевоспитать его невозможно! О’кей?
Собачкин спокойно прошел над картиной, изображающей лестницу в подвал. Я, хоть и знала, что это граффити, замерла на пороге. Кузьмин гений? Ну пока я в этом не уверена, на мой взгляд, он всего лишь хорошо разбирается в компьютерах. Подобных ему нынче пруд пруди. И отсутствие элементарного воспитания вкупе с раздутым самомнением не следует называть странностью.
Хозяин дома вытащил из шкафа мою куртку.
– Боишься?
Я тут же изобразила непонимание:
– Чего?
– Почему ты не идешь к выходу? – засмеялся Собачкин.
– Задумалась, – соврала я. – Сделай доброе дело, распечатай мне изображение картин Ники Моргуновой, хочу еще раз изучить их на досуге.
– Ерунда вопрос, – кивнул Собачкин, сунул мне пуховичок и ушел.
Я сделала пару судорожных вдохов-выдохов и бочком, держась за стену, двинулась ко входной двери. Сейчас, когда я осталась одна, могу смело сказать: Кузя, конечно, странная личность. Но Семен с его холлом тоже с левой резьбой! Теперь обратимся ко мне, которая, покрывшись холодным потом, еле-еле бредет к выходу. Я отлично знаю, что под ногами не яма со ступенями, упав на которые можно сломать шею, а твердая, крепкая поверхность. Но, несмотря на это, я трясусь, словно бурундук, съевший ядовитый гриб. Похоже, я тоже из армии шизанутых. Мы тут все с приветом, и раз уж судьба временно свела нас вместе, нужно попытаться достичь взаимопонимания.
На утреннюю съемку я, как обычно, приехала заранее и нашла Ксюшу в состоянии растерянности. Она держала в руке лист бумаги. Увидав меня, обрадовалась:
– Дашута, прочитай расписание съемок на конец февраля и скажи, что в нем не так!
Я быстро пробежала глазами текст.
– Хочешь проверить мою сообразительность? «Тридцатого февраля запись программы про кулинара-целителя». Смешно.
– Великий и ужасный тоже странно отреагировал, – вздохнула Ксю, – погладил меня по голове. Я сначала решила, что он пончики свои любимые откушал, а салфетки не нашел, вот и решил так вытереть лапы, но он неожиданно произнес: «Ксения, тебе надо отдохнуть». Представляешь? Я всю ночь не спала! Сначала я испугалась, что совсем на ведьму похожа стала, великий и ужасный сотрудникам отпуска не предлагает, свободные дни у него надо отвоевывать с боем. Затем мне в голову пришла мысль: вдруг шеф решил канал своей домработнице подарить и нас всех вон погонят?
– Твоей красоте позавидует любая женщина, – утешила я Ксю, – и, полагаю, отвратительный и омерзительный все же не отдаст канал в руки малообразованной горничной. Дело в заявке на тридцатое февраля.
– Ну и что с ней? – подбоченилась Ксю. – Героя хозяин сам утверждал.
– Посмотри на дату, – посоветовала я.
– Тридцатое февраля, – повторила Ксюша, – хороший день.
– Ты всерьез? – засмеялась я. – Про тридцатое?
– Ну да, – пожала плечами Ксю.
– Великому и ужасному не понравилось число, – вздохнула я.
– А-а-а! – протянула Ксю. – А-а-а!
– Поняла? – улыбнулась я. – Сладкий и липкий решил, что девушке, которая запуталась в календаре, необходимо погреть косточки на пляже. Даже мерзкий и злобный способен иногда на сострадание.
Ксюша кивнула, пошла к двери, открыла ее и обернулась.
– Все равно не понимаю. Чем ему этот день не угодил? Может, Раиса увлеклась астрологией? Шепчет барину в уши про тридцатое февраля всякие глупости? Ну вроде «падающая Луна в Стрельце превратит все начинания этих суток в пыль».
Я на секунду растерялась, Ксю убежала, вместо нее в комнате появились Стас и Таня. Звукооператор начал распутывать провода, гример принялась трясти флакон с тональным кремом.
– Чего такая кислая? – спросил парень. – Не выспалась?
– Ксю запланировала съемку на тридцатое февраля, – хихикнула я.
– Да что ты говоришь! – всплеснула руками Таня, чуть не уронив косметику.
– Смешно, да? – спросила я.
– Ничего смешного! – расстроилась Татьяна. – Я думала, нам хоть в конце месяца выходной дадут! Тридцатого февраля планировала с подругами устроить спа-день, массаж, обертывания, пилинг, полнейший расслабон.
– Тридцатого февраля? – уточнила я.
– Именно, – надулась гримерша, – мы еще в конце января записались в салон!
Я повернулась к Стасу.
– Что скажешь по поводу даты?
Звукооператор начал прилаживать к воротнику моей блузки микрофон.
– Я к стоматологу собрался, но раз нашелся повод не пойти, не зарыдаю.
– Ведущие, на площадку, – заорали из коридора, – Дима, Даша, начинаем.
Я поспешила на зов в состоянии глубочайшего удивления. Неужели я одна знаю про количество дней в феврале? Может, и вам надо напомнить, что их всего двадцать восемь? Раз в четыре года, правда, случается двадцать девять, но тридцать не бывает никогда.
Не успела я сесть в кресло, как увидела большую растяжку. Кто-то оплатил рекламу в эфире. Текст показался мне странным, но, памятуя о ситуации с тридцатым февраля, я решила не смеяться в голос, а осторожно спросила в микрофон:
– Ксю, что у нас висит над зрителями?
– Баннер, – ответило «ухо» голосом Таты. – Сейчас будет сюжет про народного целителя Мефодия, он лечит уши. Реклама рассчитана на одну съемку. А что?
– Текст читала? – поинтересовалась я.
– Нет, им отдел рекламы занимался, – легкомысленно отозвалась Тата.
– Ну так послушай, озвучу его тебе, хотя, наверное, сама видишь, какая красота, – старательно сдерживая смех, сказала я.
– И чего там? – зажурчала Тата. – Тэкс... «Антон Юрьев, врач-окулист высшей категории, подберет вам слуховой аппарат». Вау!
– Где глаза и где уши? – вопросила я. – Как насчет стоматолога, к которому следует обращаться в случае бесплодия или насморка? Зубы в носу! Шикарное название для очередной программы.
– Кто отвечает за растяжку? – закричала по громкой связи Ксюша.
Одна из женщин, стоявших позади камер, подняла руку.