- Боже мой, - прошептала княжна, - боже мой, как глупо!
Все действительно получилось до крайности глупо: кузены убили двоих французов и едва успели унести ноги, охотясь за иконой, которая в это время уже была у нее. Если бы княжна не испугалась мыши и вышла из дома немного раньше, она бы почти наверняка встретилась с Огинскими и теперь была бы уже далеко.
Тут она заметила, что капитан Жюно, подавшись вперед, разглядывает ее с нескрываемым интересом, и взяла себя в руки.
- Как это глупо! - воскликнула она снова. - Право же, я, как и вы, ничего не понимаю. Нет, в самом деле! Сознаюсь, я вам солгала. Человек, которого я представила как своего кузена, на самом деле мне вовсе не родственник. Мы с ним едва знакомы по Петербургу. Он действительно поляк и до недавнего времени служил в русской армии. Отстав от своей части, он добрался до нашего дома и попросил у меня убежища. Кстати, мне сразу показалось, что вы не поверили в эту историю с кузеном.
- Не поверил, - согласился капитан. - Но мы воюем только с теми, кто выходит против нас с оружием в руках. Дворянин обязан служить, но как только он бросает оружие, он перестает быть нашим врагом. Ваш мнимый кузен, однако же, оказался довольно двуличным типом. Я бы даже сказал, что он склонен к нанесению ударов в спину, если бы не боялся оскорбить вас этим.
Сказав так, он снова внимательно уставился на княжну, явно интересуясь эффектом, который произвели его слова.
Княжна пожала плечами и равнодушно ответила:
- Этот человек мне действительно безразличен. Я сделала для него все, что могла, только из христианского сострадания. Цели же его и методы, коими он их добивается, мне не известны и не вызывают во мне интереса. Война - не мое дело, капитан.
Она с удивлением обнаружила, что лгать, глядя прямо в глаза человеку, очень легко при условии, что человек этот - твой враг. Слова лились с ее губ легко и плавно, голос ничуть не дрожал, и весь вид княжны выражал одно только презрительное терпение и желание поскорее быть оставленной в покое и отправиться в постель.
Капитан внимательно вгляделся в ее лицо, досадливо крякнул и сильно потянул себя за ус.
- Да полно, принцесса, - воскликнул он, - правду ли вы говорите? Вы произвели на меня самое приятное впечатление, и мне не хотелось бы в вас разочароваться.
- Помилуйте, сударь, - холодно ответила княжна, - вы, кажется, изволите меня в чем-то подозревать? Осмелюсь вам напомнить, что менее суток назад я лишилась человека, заменившего мне отца, которого я не помню. Поверьте, если я веду себя так, как я себя веду, то лишь потому, что считаю для себя унизительным демонстрировать слабость перед вами и вашими солдатами, которые закопали князя, русского генерала, героя многих войн и моего деда, наконец, в саду, как... как...
Ее голос дрогнул от ненависти, но капитан Жюно принял эту дрожь за признак готовых вырваться на волю слез. Он заколебался, ощущая сильнейшую неловкость и острое желание махнуть рукой на всю эту нелепую историю: война есть война, здесь случается и не такое. Зачем он, в самом деле, мучает несчастную девочку? Ей и без того не позавидуешь...
Капитан встал и почтительно поклонился княжне.
- Сударыня, - сказал он, - позвольте принести вам свои извинения за этот допрос. Вы должны понять, что я руководствовался исключительно интересами императорской службы, в остальном же я остаюсь вашим покорным и преданным слугой. Сейчас вы можете отдыхать. Единственное, о чем я хотел бы вас покорнейше просить, это не покидать отведенного вам помещения без моего ведома вплоть до нашего прибытия в Москву.
- А вы не боитесь, что в таком случае мое заточение затянется навеки? - не удержавшись, уколола его княжна. - По-моему, вы рано начинаете делить шкуру неубитого медведя.
- Этот русский медведь находится при последнем издыхании, - подавляя зевок, махнул рукой капитан. - Еще одно сражение, и ваш император запросит мира. Вам осталось терпеть совсем недолго, принцесса.
- Этот медведь, - сказала княжна, - не раз удивлял охотников, которые, как и вы, считали его своей добычей. Будьте осторожны, капитан, иначе ваше удивление будет совсем коротким.
- Ах, увольте, принцесса! - воскликнул капитан, заметно раздражаясь, но все еще довольно учтиво. - Я обожаю беседовать с женщинами, но когда они начинают рассуждать о политике, меня берет смертная тоска. Может быть, это звучит неучтиво, но это правда. Гений Наполеона непобедим, и это все, что я могу ответить вам на ваши слова о русском медведе. Прошу вас, ступайте в свою комнату. Мы выступаем на рассвете, а вам, по вашим собственным словам, необходимо отдохнуть. Да, и не удивляйтесь, увидев возле своей двери часового. Я делаю это для вашей же безопасности.
- Так я пленница?
Капитан Жюно в ответ лишь пожал плечами и отвернулся к темному окну, за которым, еще невидимый отсюда, уже потихоньку занимался ранний летний рассвет.
Вацлав Огинский вовремя почувствовал, что его лошадь падает, и успел соскочить с седла, не дав ей придавить себя.
Лошадь была еще жива, но, несомненно, умирала. Она смотрела на Вацлава взглядом, полным молчаливого упрека и тихого удивления, словно пыталась и никак не могла понять, что такое с ней сделали и, главное, за что. Вацлав поспешно отвернулся, чтобы не видеть этого взгляда, и, прихрамывая, зашагал по дороге, тонувшей в сгущавшихся сумерках. Первое время он еще оглядывался, опасаясь погони, но потом убедился, что его никто не преследует, и пошел ровнее.
За каждым поворотом дороги ему мерещился кузен, который поджидал его, держа в поводу запасную лошадь. В шуме собственного дыхания и мерном звуке ударявшихся о дорогу подошв ему слышался лошадиный топот и оклики вернувшегося за ним Кшиштофа. Обнаружив, пусть и не сразу, его исчезновение, кузен просто не мог не вернуться. Но поворот сменялся поворотом, очередная верста заканчивалась и начиналась новая, чтобы тоже в свой черед закончиться, а Кшиштоф все не появлялся.
Постепенно владевшее Вацлавом удивление сменилось тревогой. Поведение кузена казалось ему необъяснимым: ему и в голову не могло прийти, что его попросту бросили на произвол судьбы. Сотни опасностей, которым мог подвергнуться ускакавший вперед Кшиштоф, представлялись ему. Продолжая неустанно шагать вперед по пыльной дороге, Вацлав внимательно вглядывался в черневшие по обочинам кусты, опасаясь увидеть торчащие из них знакомые сапоги. Кшиштоф был убит либо взят в плен, иначе куда ему было подеваться?
Верста за верстой оставались позади. Наступила ночь, сделалось немного прохладнее. Вацлав давно бросил хвостатую драгунскую каску в какие-то кусты и шел, с удовольствием подставляя вспотевший лоб легчайшему ветерку. Ноги его гудели от усталости, глаза закрывались сами собой, но он упорно шагал вперед, не давая себе времени на отдых. Он все еще ухитрялся держать ровный, не слишком спорый, но и не медленный, размеренный солдатский шаг, каким движется обыкновенно на дальних переходах отборная гвардейская пехота. Звякавшие при каждом шаге шпоры мешали ему, он отцепил их и бросил на дорогу. После этого ему показалось, что идти стало легче, и он даже немного прибавил шагу.