По правде говоря, я даже рада, что он взял выходной.
И все же… Люк заболел. Он же никогда не болеет.
И на прогулки не ходит. Что творится?
После работы мы с Эрин собирались пропустить по стаканчику, но я придумываю какую-то отговорку и мчусь домой. Когда я врываюсь в полутемную квартиру, то в первый момент решаю, что Люка нет. Но потом вижу его — он сидит за столом в поношенных спортивных штанах и старой трикотажной рубашке.
Наконец-то. У нас есть целый вечер. Теперь я все расскажу ему.
— Привет! — Я опускаюсь в кресло рядом с ним. — Тебе получше? Я звонила тебе на работу, и они сказали, что ты приболел.
Тишина.
— У меня голова не та, чтобы идти на работу, — в конце концов произносит Люк.
— Чем ты занимался весь день? Действительно гулял?
— Отправился на долгую прогулку, — говорит Люк. — И думал. Очень много думал.
— О… о матери? — осторожно спрашиваю я.
— Да. О моей матери. Помимо всего прочего. — Люк поворачивается ко мне, и я с изумлением обнаруживаю, что он небрит. О-о-о… А что, с щетиной он очень даже ничего.
— Но с тобой все в порядке?
— Хороший вопрос, — отвечает Люк после паузы. — В порядке ли?
— Наверное, слишком много выпил вчера вечером. — Я снимаю пальто и продолжаю, тщательно подбирая слова: — Люк, послушай. Я должна сказать тебе нечто очень важное. Я уже несколько недель откладывала этот разговор…
— Бекки, ты когда-нибудь задумывалась о клетке Манхэттена? — перебивает меня Люк. — По-настоящему задумывалась?
— Н-нет, — бормочу я, сбитая с толку. — Я бы не сказала.
— Это как… метафора. Ты думаешь, что волен идти куда заблагорассудится. Но на самом деле… — он проводит пальцем линию по столу, — ты под жестким контролем. Вверх-вниз. Налево-направо. Ничего между. Другого выбора нет.
— Правильно… Абсолютно. Люк, дело в том, что…
— Жизнь должна быть открытым пространством, Бекки. Человек должен иметь возможность идти туда, куда он сам выберет.
— Полагаю…
— Я прошел сегодня от одного конца острова до другого.
— Серьезно? — Я во все глаза смотрю на него. — А… зачем?
— И меня повсюду окружали деловые здания. Солнечный свет ударялся о зеркальные стекла окон. Отражался то туда, то обратно.
— Звучит красиво, — невпопад брякаю я.
— Понимаешь, о чем я? — Люк устремляет на меня пронизывающий взгляд, и вдруг я замечаю глубокие тени у него под глазами. До чего же он изможден! — Солнечный свет врывается на Манхэттен… и оказывается в западне. В западне в своем собственном мире, отбрасываемый туда-обратно, и для него нет избавления.
— Пожалуй, да… Только ведь… бывает же иногда дождь, разве нет?
— И с людьми точно так же.
— Правда?
— Таков тот мир, в котором мы живем сейчас. Самоотражающийся. Самопоглощенный. В конечном счете бесцельный. Возьми того парня в больнице. Тридцать три года — и сердечный приступ. А если бы он умер? Считалась бы его жизнь осмысленной?
— Гм…
— А есть ли смысл в моей жизни? Только честно, Бекки. Посмотри на меня и ответь.
— Ну… ясное дело, есть!
— Чушь собачья! — Люк хватает лежащий рядом пресс-релиз «Брендон Комьюникейшнс» и сверлит его взглядом. — Вот что такое моя жизнь. Бестолковые обрывки информации. — И, к моему потрясению, принимается рвать несчастный лист на части. — Бестолковые долбаные клочья бумаги!
Вдруг я замечаю, что заодно он уничтожает наше уведомление о совместном счете из банка.
— Люк! Это наше уведомление!
— Ну и что? На кой оно нужно? Кучка дурацких цифр! Кому они сдались!
— Но… но…
— Кому это все сдалось! — Люк швыряет обрывки на пол, и я усилием воли заставляю себя не нагнуться за ними. — Бекки, как ты права!
— Я права? — с тревогой спрашиваю я. Господи помилуй!
Что-то тут очень даже не так.
— Всеми нами руководит материализм. Мы помешаны на успехе. На деньгах. На том, чтобы произвести впечатление на людей, которым так и будем безразличны, что бы мы ни… — Люк прерывается, тяжело дыша. — Если что-то имеет значение, так это гуманность. Мы не знаем бездомных людей! Не знаем боливийских крестьян. А следовало бы!
— Крестьян… конечно, — бормочу я после паузы. — Но все-таки…
— Кое-что, что ты сказала однажды, целый день крутится у меня в голове. И я не могу этого забыть.
— Что именно? — нервно спрашиваю я.
— Ты сказала… — Люк умолкает, точно пытаясь припомнить точные слова. — Сказала, что мы слишком ненадолго на этой планете. А когда приблизится конец — что будет иметь большее значение? Знать, что сошлось несколько ничего не значащих цифр, — или знать, что ты был именно таким человеком, каким и хотел быть?
Я пялюсь на него, разинув рот.
— Но… но я же просто навыдумывала! Я же не серьезно…
— Я не тот человек, каким мне хотелось бы быть, Бекки. И не думаю, что когда-нибудь был таким человеком. У меня были шоры на глазах. Я был одержим не теми вещами…
— Да ладно тебе! — Я ободряюще стискиваю его руку. — Ты — Люк Брендон! Ты успешный, красивый, богатый…
— Я не тот, кем мне следовало стать. Беда в том, что я вообще не знаю, что это за человек. Не знаю, кем я хочу быть… что я хочу сделать с собственной жизнью… какую тропинку избрать… — Люк наклоняется вперед и обхватывает голову руками. — Бекки, мне нужно столько ответов!
С ума сойти! У Люка кризис среднего возраста.
Второй объединенный банк
Уолл-стрит, 300
Нью-Йорк
Миз Ребекке Блумвуд
Одиннадцатая Вест-стрит, 251,
апартаменты Б
Нью-Йорк
23 мая 2002 года.
Дорогая миз Блумвуд.
Спасибо за Ваше письмо от 23 мая. Я рад тому, что Вы начинаете воспринимать меня как хорошего друга, и, отвечая на Ваш вопрос, сообщаю, что день рождения у меня 31 октября.
Я также согласен с тем, что свадьбы — событие дорогостоящее. Однако, к сожалению, у меня нет возможности в настоящее время повысить ваш лимитный кредит с $ 5000 до $ 105 000.
Вместо этого я могу предложить повышение Вашего кредита до $ 6000 и надеюсь, что это Вам поможет.
Искренне Ваш
Уолт Питман,
начальник отдела по работе с клиентами.
ЗВЕЗДЫ КАК МЫ
Агентство двойников знаменитостей