Шопоголик и бэби | Страница: 72

  • Georgia
  • Verdana
  • Tahoma
  • Symbol
  • Arial
16
px

– Э-э… – Я сглатываю. – Ты что здесь делаешь?

– Что я здесь делаю? – возмущенно повторяет он. – Реагирую вот на это! Ты не отвечаешь на мои звонки, я понятия не имею, что тут творится… – Он потрясает письмом: – «Давай встретимся на крыше башни "Оксо"». Что за бред?

Бред?

– Никакой не бред! – оскорбляюсь я. – Если ты еще не понял, я пыталась спасти наш брак…

– Спасти наш брак? – Люк широко открывает глаза. – На башне «Оксо»?

– Да, как в кино! Ты пришел бы, и все кончилось бы хорошо, как в «Неспящих в Сиэтле»…

В моем голосе сквозят слезы разочарования. А я так надеялась, что все получится. Думала, что Люк придет на крышу, мы бросимся друг к другу в объятия и снова станем счастливой семьей.

– Так. Что-то я не понимаю. – Люк снова хмурится и заглядывает в письмо. – Это же бессмыслица: «Мне известно, что у тебя был -». И прочерк. Что у меня было? Инсульт?

Еще издевается. Это невыносимо.

– Роман! – кричу я. – Роман! Твой роман с Венецией! Или ты забыл, что я все знаю?

Я думала, может, ты захочешь дать нашему браку еще один шанс, но если нет – дело твое, уходи. А у меня съемка для «Вог», – заканчиваю я, сердито мазнув ладонью по глазам, полным слез.

– Мой – что?

Кажется, и вправду не догадывается.

– Бекки, ты шутишь.

– Ага, ничего себе шуточки. – Я порываюсь закрыть дверь, но Люк удерживает меня за руку.

– Прекрати! – рявкает он. – Ни черта уже не понимаю. Письмо это дурацкое, ты обвиняешь меня в том, что у меня роман… Нет уж, объяснись.

Он что, с луны свалился? Или у него память отшибло?

– Ты же сам во всем сознался, Люк! – с досадой напоминаю я. – Сказал, что якобы оберегаешь меня из-за давления и так далее. Забыл?

Люк не сводит с меня глаз, будто надеется прочитать на лице ответы.

– А, мы говорили об этом в больнице, – вдруг доходит до него. – Перед тем как я уехал.

– Да! Ну что, вспомнил? – не удержавшись, язвительно добавляю я. – Ты собирался обо всем рассказать мне, когда родится ребенок. Хотел «посмотреть, что получится». Можно считать, ты во всем признался…

– Но говорил не про этот чертов роман! – взрывается Люк. – А про кризис с «Аркодасом»!

Я как будто с разбега натыкаюсь на стену.

– Ч-что?

Вдруг я замечаю, что на тротуаре стоят двое детей и смотрят на нас. Наверное, та еще картинка: я с гигантским животом, небритый Люк…

– Пойдем в дом, – сдержанно зову я. Люк оборачивается и смотрит в ту же сторону, что и я.

– Хорошо, пойдем.

Он шагает через порог, я закрываю дверь. В холле становится тихо. Я не знаю, что сказать. Просто слова иссякли.

– Бекки, не понимаю, почему ты сделала столько неверных выводов. – Люк тяжело и протяжно вздыхает. – У меня были неприятности на работе, а я старался избавить тебя от лишних волнений. Но никакого романа я не заводил. Да еще с Венецией.

– Она сама мне сказала. Люк, кажется, изумлен.

– Не может быть.

– Да, сказала! Объявила, что ты уходишь от меня к ней. А еще сказала… – Я прикусываю губу. Мучительно вспоминать все, чего я наслушалась от Венеции.

– Это же безумие. – Люк раздраженно качает головой. – Не знаю, о чем вы там говорили с Венецией и кто кого не так понял, но…

– Выходит, между вами ничего не было? Совсем ничего?

Люк запускает пальцы в волосы и на миг закрывает глаза.

– А с чего ты взяла, что между нами что-то было?

– Как это с чего? – удивляюсь я. – Люк, ты шутишь? Я даже не знаю, с чего начать. Вспомни, сколько раз вы с ней куда-нибудь ходили вдвоем. Сколько написали СМСок на латыни, о которых ты мне даже не говорил. Она вечно высмеивала меня на приемах, я видела, как вы вместе сидите у нее на столе, и еще ты солгал в тот вечер, когда вручали премии… – У меня дрожит голос. – Я же знаю, что тебя в зале не было!

– Я соврал, потому что не хотел расстраивать тебя! – Таким разозленным я вижу Люка впервые. – Мои подчиненные так странно вели себя с тобой, потому что я всем разослал письма и категорически запретил посвящать тебя в проблемы компании. Под страхом увольнения. Бекки, я просто оберегал тебя.

Я вдруг вспоминаю, как однажды увидела его за столом: мрачное лицо, сведенные брови. Это было всего несколько недель назад. С тех пор Люк то сердился, то отсутствовал.

Тогда почему же Венеция…

С какой стати она…

– Она говорила, что ты уходишь от меня к ней. Что ты хочешь видеться с ребенком. – У меня срывается голос, и я всхлипываю.

Ухожу от тебя? Бекки, иди сюда. – Люк крепко обнимает меня, я роняю голову к нему на грудь и орошаю слезами рубашку. – Я люблю тебя, – решительно заявляет он. – И никогда от тебя не уйду. И от малышки Биркин.

Откуда он…

А-а, наверное, нашел мой список имен.

– От Армагеддона, – поправляю я, шмыгая носом. – Или от Маракуйи. Так я сказала твоей маме.

– Превосходно. Надеюсь, она лишилась чувств.

– Почти. – Я пытаюсь улыбнуться, но не могу. Еще не отошла. Бесконечные недели я тревожилась, придумывала себе невесть что и боялась самого худшего. Не могу я просто взять и успокоиться. – А я уже думала, придется стать матерью-одиночкой, – всхлипываю я. – Поверила, что ты ее любишь. И не понимала, почему ты вдруг стал совсем чужим. Это было ужасно. Лучше бы ты просто объяснил, что у тебя сложности на работе.

– Да, надо было. – Некоторое время он молчит, уткнув подбородок мне в макушку. – Если честно, Бекки… хорошо, когда есть место, где можно забыть обо всех бедах.

Я поднимаю голову и смотрю на Люка. Он выглядит мрачно. И устало, вдруг понимаю я. Как же он, оказывается, устал.

– Так что случилось? – Я вытираю ладонью лицо. – Что это были за сложности? Хоть теперь расскажи.

– С «Аркодасом», – коротко бросает он.

– А я думала, с ними все так удачно складывается. Считала, что это из-за них ты открываешь новые филиалы.

– Глаза бы мои их не видели, – цедит Люк с такой ненавистью, что мне становится страшно.

– Люк, в чем дело? – нервничаю я. – Давай присядем. – Я веду его в гостиную Фабии и усаживаю на пухлый замшевый диван. .

– Там целый клубок проблем. – Люк поднимает брови при виде подушек с нашими инициалами, устало садится и подпирает голову ладонями. – Тебе они ни к чему.

– Неправда. Я хочу знать все. С самого начала.

– Это настоящий кошмар. И самое страшное – обвинение в домогательстве.