Для начала он привел в порядок свою крохотную каморку – отмыл и отчистил стены и пол, выбросил все вещи матери, купил на блошином рынке новый матрас и одеяло, купил немного одежды – и книги, книги, книги… Теперь ничто не могло помешать юноше в достижении его цели.

Следующий год он посвятил работе и учебе. Потом в мае, через два месяца после годовщины смерти матери, бросил работу, с головой уйдя в учебу. Денег было скоплено достаточно, чтобы прожить время до поступления и приобрести все необходимое для обучения на первом курсе.

Завтра – первый экзамен. Олег знал, что сдаст его, и сдаст лучше всех. Как и прочие четыре. Он поставил на учебу все, что у него было. Если он не поступит на бесплатное обучение – жизнь будет кончена. Другого шанса судьба ему не даст.

II. V.

"Ты один только друг во все времена,

Немного таких среди нас."

– Я ничего не понимаю. Если Гранд хотел показать, что для него меня не существует, и хотел дать понять, чтобы я держался подальше, то зачем ему было звонить в фирму и хвалить меня? Хотел извиниться? Мог бы просто не хамить, – Стас отложил в сторону вилку и откинулся на спинку стула.

– Ты меня в который раз удивляешь, – покачал головой Вениамин Андреевич. – И иногда не в лучшем смысле. Еще раз повтори, что он заставил тебя сделать?

– Назвать фамилию, имя, отчество и адрес.

– Вот именно! А зачем бы ему это, если для того, чтобы пожаловаться на тебя при необходимости, ему было бы достаточно просто позвонить в офис и сказать про "того курьера, который приезжал седьмого июня"?

– Вы хотите сказать, что он просто пытался таким образом узнать мой адрес?

– Ты же сам говоришь, что дом очень богатый. Следовательно, каждый сантиметр площади там просматривается видеокамерами. Я не знаю, как именно твой знакомый оказался в трущобном районе, но вряд ли его высокопоставленный отец выражал на то свою волю. И тем паче маловероятно, что он одобрил бы общение своего сына с человеком, который тоже был в Свободном городе, больше того – предводительствовал в компании, где этот сын состоял.

– То есть, Гранд затеял этот спектакль с подозрением в воровстве только для того, чтобы узнать мой адрес?

– Именно. А в фирму позвонил именно по той причине, которую ты предположил: для того, чтобы извиниться за наверняка испорченное настроение.

Стас просиял.

– Спасибо! А то я уже всякое думал…

– Не сомневаюсь. Я бы на твоем месте тоже передумал бы много всего не очень хорошего. Главное, что мы разобрались.

– Это да…

– А как у тебя на работе дела? – перевел тему Вениамин Андреевич.

Выслушав историю, инженер несколько минут молчал.

– Ты правильно поступил, Стас. Но меня немного задело, как холодно и рассудочно ты спланировал всю эту провокацию. Кроме того, тебе не кажется, что ты переусердствовал?

– Переусердствовал? Ничуть. Макс получил по заслугам, – категорично отрезал юноша.

– Ты лишил его возможности устроиться на работу. Поверь, я на собственном опыте знаю, насколько это тяжело.

– Через некоторое время устроится. Он же не думал о том, что будет с Андреем, если уволят его? Не думал. Вот пусть и получит по заслугам. На своей шкуре испытает, каково это.

– Я не спорю, что в этом случае ничего действительно страшного не случилось. Но скажи: если бы подобная ситуация сложилась бы со взрослым мужчиной, для которого увольнение практически равносильно смерти – ты бы все равно поступил так же? – Вениамин Андреевич чуть прищурился, глядя на воспитанника поверх кружки с чаем.

Стас размышлял всего несколько секунд.

– Да. Тем более да. Если он взрослый, но ведет себя, как Макс – то он еще не такое заслужил. Взрослый человек должен понимать последствия своих поступков лучше.

– Вот именно, – многозначительно проговорил инженер. – Ты считаешь себя взрослым человеком?

– Да, – не задумываясь, отозвался юноша. А какой подросток на его месте ответил бы иначе?

– Вот и подумай тогда над последствиями своего гипотетического поступка в отношении этого абстрактного человека, которого за его пакости ты – опять же, гипотетически – довел до безработицы.

– Он это заслужил, – упрямо набычился Стас. – И я не понимаю, что…

– Он – возможно. Но ты забываешь о том, что почти нет таких людей, которые полностью независимы ни от кого, ни с кем не связаны и от которых никто не зависит, – мужчина поднялся. – Пойду, впущу твоего приятеля.

Только сейчас парень расслышал тихую мелодию дверного звонка, работавшего в ночном режиме.

– Вы думаете, это Гранд?

– Может, мы не будем строить предположения и узнаем наверняка? – Вениамин Андреевич улыбнулся, и вышел в коридор.

Спустя минуту он вернулся. Из-за плеча инженера выглядывала растрепанная черноволосая голова.

– Прости, что гадостей наговорил тогда. У отца в особняке каждый уголок снимается на видео, а если бы он узнал, что я с тобой общался в трущобах… звиздец был бы, – Гранд щелкнул зажигалкой, прикуривая, и жадно затянулся. – В доме курить нельзя, засекут – батя меня убьет. Так вот, если бы он узнал, то и тебя в живых не оставил бы, и меня отправил бы в какой-нибудь закрытый интернат для трудных детей с богатыми родителями, – мальчишка содрогнулся.

– Какой интернат, Гранд? Тебе ж уже четырнадцать, а туда только малолетних берут.

– Ну как тебе сказать… вообще-то мне тринадцать еще. И четырнадцать только через полгода стукнет. Вот и приходится пока что сидеть тише мыши. Не хочу туда опять… – его снова передернуло.

– Раз не хочешь, то давай даже говорить не будем. Ты мне лучше расскажи, как ты вообще в трущобы попал, а главное – что с вами случилось после ареста, с тобой и с Админом, – Стас тоже достал сигареты: курил он теперь очень редко, но сейчас хотелось ощутить знакомый табачный привкус на языке.

– Да что там могло быть… Админа отправили в какую-то корпорацию рабом на пять лет, а меня отец сразу забрал, как только узнал. Я хоть чип из руки и выковырял, когда сбежал, но по снимку сетчатки меня сразу опознали. И оказался я снова в этой гребаной дипломатической семейке, будь она неладна… – Гранд потянулся за новой сигаретой. – Хорошо еще, батя не узнал, что я джамп принимаю, а то сразу в интернат отправил бы.

– Как ты вообще оказался в Свободном городе?

– Да говорю же, сбежал. Тошнит меня от всех этих приемов, от политической возни корпораций и прочей мерзости. Помнишь, мы в трущобах шутили так мрачно, что обычно дерьмо всплывает, а у нас почему-то наоборот, на самое дно опускается. В трущобы, то есть. Так вот, на самом деле настоящее дерьмо и вправду всплывает. На самый верх. И все это дерьмо вокруг меня так и плавает. И воняет. А батя – самый вонючий из всех – хочет, чтобы я тоже таким дерьмом стал. Дипломатом или политиком, то есть. А мне противно.