Она искренне сочувствовала Максу, и не только в связи с его прошлым. Давина не понаслышке знала, что такое изматывающие допросы. Что далеко ходить, их с Райаном тоже изрядно утомили, снова и снова пытаясь выжать из них ещё хоть какие-то подробности их общего сновидения. Да ещё и подписку о неразглашении взяли.
– У меня есть предложение, – вмешался Райан. – Давайте временно отставим в сторону все наши проблемы, а также войну и политику. Мы сюда, в конце концов, пришли праздновать. Предлагаю тост за нашу именинницу!
Все выпили, после чего потекла обычная в таких случаях беседа обо всём и ни о чём. Выпили за здоровье Давининой мамы и за светлую память её отца. Потом Мариса предложила тост за успехи Райана в учёбе и за благополучную сдачу сессии. Рауль сказал, что хоть он и готов временно забыть о войне, но всё же не поднять бокалы, чтоб пожелать нашим войскам победы – грех. За это выпили стоя, даже Ульрих, так же как и в память о павших.
Давина с некоторым удивлением призналась себе, что не жалеет о том, что пришла. Такое бывает, когда заранее всё кажется неприятнее, чем оказывается на самом деле.
Верховодил за столом Райан, неплохо справлявшийся с обязанностями тамады, а потом, когда заиграла музыка, пару раз уводивший женщин танцевать. Рауль от него не отстал, хотя по секрету признался Давине, что не очень любит это дело. Но сегодняшний вечер и правда казался каким-то особенным. Давина сумела почти забыть обо всех своих проблемах и просто наслаждалась столь редко выпадавшим ей праздником, когда неожиданно оказалась возвращённой с небес на землю. Когда Рауль усаживал её на место после танца, она вдруг увидела входящих в зал генерала Канхо и полковника Пикардо.
Давина сидела лицом к дверям, и, похоже, никто кроме неё не заметил появления начальства. Генерал с полковником заняли столик в противоположном углу, ничем не показывая, что заметили их компанию, но женщина не сомневалась, что их появление именно здесь и именно сейчас отнюдь не случайность. Пришли взглянуть на её подопечного, так сказать, в неформальной обстановке. Она посмотрела на Райана, который как раз о чём-то расспрашивал Ульриха. Кажется, об организации пси-служб у дейнебов вообще и в их армии в частности. Ульрих пожимал плечами и говорил, что никогда ими не интересовался, но кое-что всё-таки рассказал.
Странно, подумала Давина, все эти люди не любят псиоников, даже если стараются быть к ним справедливыми, но для Райана делают исключение. Похоже, они вообще не вспоминают, что перед ними «мозголом», теоретически способный сделать с ними всё что угодно. Общаясь с ней, Давиной, об этом помнят, она давно научилась определять характерные признаки и без считывания мыслей, а вот с Райаном – нет. Он имел счастливую способность притягивать к себе людей, вызывая в них безотчётную симпатию, и легко вписывался в любое окружение, да не просто вписывался, а становился его центром. Давина знала, сколько у него приятелей среди учащихся, с каким одобрением, а порой и восторгом отзываются о нём учителя. При этом, как ни странно на первый взгляд, действительно близкими отношениями с ним не мог похвастаться никто. В свой внутренний мир он, если того не требовали учебные обязанности, впускал посторонних очень неохотно.
А ведь для таких, как он, как Давина, слова «впустить кого-то в свой внутренний мир» имеют не переносное значение, а самое что ни на есть прямое. Люди боятся их, как покушающихся на самое святое и сокровенное, и не хотят подумать о том, что считать, не раскрывая себя, можно разве что самые поверхностные мысли. От этого толку немного, разве что честность человека можно определить, а так – даже если он думает на нужную тебе тему, выловить что-то ценное в мешанине обрывочных слов, образов и чувств бывает порой невероятно сложно. Более же глубокий контакт всегда обоюден. Всякий, кто хоть раз участвовал в ментальном допросе или сеансе лечения, знает, что телепат, проникший в чужой разум, и сам становится раскрытой книгой. Потому подобное практикуется далеко не так часто, как принято думать. Потому у телепатов, проводящих допросы высокой степени секретности, стирают память куда чаще, чем у тех, кого они допрашивают. Из-за этого Давина в своё время отказалась от непыльной работы в СБ, куда её приглашали сразу после окончания обучения, предпочтя куда более опасную службу псионика-диверсанта.
Не зря говорят, что телепата может понять только другой телепат. Псионики часто становятся очень замкнутыми, но не от высокомерия по отношению к обычным людям, как многие полагают, а именно в силу специфики своей работы. Зато с теми, кто им действительно становится близок, создаются совершенно особенные отношения. И вовсе не потому, что они «связывают свои ра зумы» – случалось Давине слышать и такую чушь, но измышления сентиментальных романтиков, порой попадающие в книги и на экраны, у любого телепата могут вызывать разве что приступ нервного смеха. Постоянно присутствовать в чужой голове, слышать и воспринимать всё, что там происходит – кратчайший путь к сумасшествию. И всё же что-то нет-нет, да проскакивало, и если ты живёшь с телепатом или даже эмпатом постоянно, у тебя в скором времени и в самом деле может не остаться от него никаких тайн.
Конечно, существовали мысленные блоки, экраны и прочие виды защит, но держать их в уме постоянно – всё равно, что постоянно зажимать уши руками: и руки устают, и уши болят. Та же Давина ещё и потому чувствовала всё возрастающую усталость, что всё время очень тщательно следила за собой. Но таких было немного. Профессиональная этика запрещала псионикам передавать кому бы то ни было случайно подслушанное, и большинство довольствовалось этим.
Так что же удивительного, что для многих псиоников, по какой-то причине не выявленных в детстве, открытие у них пси-способностей оказывалось настоящим шоком? Дети это переносили легче, но для уже сформировавшейся личности… Особенно когда эта личность сознавала, что открывшийся дар – это не только и не столько новые возможности, и не просто изменения в судьбе, а что-то, что затрагивает саму их внутреннюю суть. Последствия были самые разные, вплоть до психических расстройств и суицидов. Кто-то вообще отказывался учиться – таких ставили перед выбором: или овладеть хотя бы базовыми навыками, или попасть под пожизненный надзор. И многие предпочитали надзор. Другие проходили начальный этап обучения, но о дальнейшем образовании и слышать не хотели, какие бы перспективы оно не сулило в будущем. Третьи смирялись, учились находить хорошее в плохом и оказывались в Пси-училище имени Кристины Эстевес и ему подобных заведениях. Но и после были возможны срывы. И полугода не прошло, как один из студентов, учившийся уже на третьем курсе, будучи в увольнительной, отловил на улице какую-то девчонку, принуждением затащил её на съёмную квартиру, несколько часов творил с ней что хотел, после чего отпустил, предварительно, как сумел, стерев ей память. Всё открылось уже на следующий день, на уроке, при выполнении упражнений на ретрансляцию мыслей. Что характерно, сексуального характера насилие над несчастной жертвой не носило. Никаких садистских наклонностей парень до того не проявлял, и когда его спросили, что на него нашло, ничего внятного сказать так и не смог.
Райан Танни и в этом смысле был счастливым исключением. Ни тебе шока, ни тебе психологических проблем – если у кого-то ещё и оставались сомнения, что он уже когда-то был обученным псиоником, то именно лёгкость вживания в среду телепатов и была, с точки зрения Давины, решающим доказательством. Человек просто вернул себе то, с чем прожил большую часть жизни и от чего на какое-то время оказался искусственно отлучён.