– Извини, я не врач. Объясни по-простому.

– Не парься, – снисходительно протянул Ковальский. – Покойнице повезло. Она заболела в детстве практически неизлечимой болезнью, долгое время провела в постели, вытерпела кучу уколов и, несмотря на все усилия медиков, выздоровела и дожила примерно до сорока лет. А потом она погибла. Но анализ костного мозга показал болезнь Гоше. Это не Лора Фейн. В свое время эксперт, изучавший тело, в заключении указал на болезнь Гоше. Но следователь предпочел не заметить выводов криминалиста. Полнейшая безответственность! Из-за нее произошла неверная идентификация! Лора Фейн никогда не страдала этим недугом.

Я вспомнила равнодушное лицо Юрия Баландина и вздохнула. Мент не имел ни малейшего желания возиться с делом, его вполне устроили результаты опознания, а еще платье и сумочка с документами Лоры! Сомневаюсь, что Баландин дочитал до конца отчет из лаборатории. Болезнь Гоше, спленомегалия, костный мозг… Неохота было со всей этой лабудой Юрию разбираться. А вот наш Ковальский другой человек, он малоприятен в личном общении, но как профессионал безупречен.

– По-хорошему, тому следователю надо бы руки оторвать, – продолжал Ковальский, – часть документов по делу отсутствует. Где анализ крови на токсины? Его нет. Зато указана причина смерти: «Нахождение без головы».

– Это криминалист написал? – поразилась я.

– Нет, – сердито ответил Ковальский, – кто-то другой, знаток русского языка. Цитирую: «В связи с отсутствием ихней головы и рук тело опознавалось посредством ихней подруги и объявлено мертвым в связи с нахождением без головы».

– Баландин, – поморщилась я, – узнаю златоуста и вдохновенного литератора. Так от чего скончалась покойница?

– Фэзэ, – ответил Вадим.

– Не слышала о такой штуке, – удивилась я.

– Фиг знает, – расшифровал Ковальский, – половины бумаг нет! Осталось заключение про болезнь Гоше и еще кое-что по мелочи. То ли остальное потеряли, то ли не вложили, то ли… Сама понимаешь, как некоторым охота быстрее от геморроя избавиться. У Фейн родни нет, никто жаловаться не побежит. Дело закрыли и забыли.

– В каком возрасте несчастная заболела? – спросила я.

– Лет в семь-восемь, – ответил Вадим, – чао!

Я осторожно начала перестраивать свою машину в левый ряд. Мысли снова вернулись к Баландину. Ленивый Юрий хотел по-быстрому избавиться от дела, поэтому сшил его крупными стежками из белых ниток, забыв завязать узлы. А вот в лаборатории сидели ответственные люди, они увидели следы редкой болезни и сообщили о ней. Но Юрий предпочел не заметить выводов экспертов, быстренько назвал умершую Лорой Фейн и умыл руки. Кстати, мне он отчет криминалистов не показывал, дал те папки, в которых лежали протокол допроса Натальи Ливановой и снимки из квартиры Фейн.

Движение на дороге окончательно застопорилось, а я производила в уме математические расчеты. Незнакомой женщине было в районе сорока лет. Значит, от болезни Гоше она лечилась в советские времена. Сильно сомневаюсь, что тогда была армия детей с такой напастью. И основным медицинским учреждением, куда попадал малыш с редким недугом, был НИИ педиатрии.

Я схватила мобильный и опять вызвала Риту.

– Ну? – без особого восторга отозвалась Маврикова. – Что еще?

– Архив Научно-исследовательского института педиатрии. Поищи сведения о девочке семи-восьми лет, которая в конце семидесятых – в начале восьмидесятых годов прошлого века победила болезнь Гоше, – потребовала я. – Полагаю, таких детей было немного.

Глава 11

Лет десять-пятнадцать тому назад основными вопросами, мучившими россиян, были: «Что делать?» и «Кто виноват?» Теперь к ним прибавился третий: «Куда они все едут?». Сейчас справа на шоссе движется лента машин в центр, слева – поток автомобилей в обратном направлении. Меня на дорогу выгнала служебная необходимость, но остальные? Им-то зачем рулить по шоссе? Надо дома сидеть, смотреть телевизор, книги читать! А еще в пробках виноваты гаишники, которые берутся самостоятельно переключать светофоры. Как только парень в форме сам принимается руководить движением, жди беды.

Я поерзала на сиденье, посмотрела в зеркальце и решила чуть-чуть оттенить губы помадой. Темные волосы сделали мое и без того не пышущее румянцем лицо совсем сине-бледным. Я начала перебирать мелочи в сумочке, наткнулась на пластиковый футляр, хотела вынуть его, но тут в стекло постучали.

На дороге стоял улыбающийся мужчина. Он поднял руку и продемонстрировал штук пять наручных часов. Я помотала головой. Спасибо, не собираюсь покупать подделки, которые проработают двое суток.

– Бэри, дешево! – заорал коробейник. – Настоящее золото, сдэлано в Швейцарии! Пять тысяч рублей.

Я отвернулась от двери и открутила колпачок с помады. Я почувствовала знакомый, но совсем не парфюмерный аромат. Это показалось мне странным, но сосредоточиться не удалось. Уличный торговец не отставал.

– Дэушка, дэушка, купи, – надрывался он. – Есть платиновые, с брыльянтами. Во!

Я уставилась на громадный «будильник» в оправе из граненых бутылочных осколков, машинально провела по губам пару раз помадой и яростно замотала головой.

– Могу прэдложыт сапфыры, – вопил приставала.

Слава богу, стоящая впереди машина внезапно резво поехала, я нажала на педаль газа и поспешила следом, оставив позади разочарованного продавца.

Пробка рассосалась так же спонтанно, как и образовалась. До кафе «Оранжевая свинья» оставалось чуть-чуть, и я решила притормозить у небольшой закусочной. В «Оранжевой свинье» перекусить не удастся, там мне предстоит трудный разговор с четой Ливановых, поэтому лучше подкрепиться заранее.

Выбранное кафе было оформлено в итальянском стиле, а в меню значились пицца, равиоли, салат с крабовым мясом и макароны-болонез.

– У нас сегодня потрясающая «Маргарита», – заговорщицки шепнула официантка, – возьмете?

Я хотела ответить: «Да», – но не смогла, из горла вырвалось невнятное мычание.

– Вы глухонемая! – сделала предположение девушка в фартучке и заорала во всю мощь: – Берите «Маргаритуууу»!

Меня удивила глупость подавальщицы: если человек глухой, то хоть в барабан бей, он не услышит. Но потом меня сковал ужас. Что случилось? Почему я не могу говорить? Меня парализовало?

– Кофе хотитееее? – надрывалась глупышка. – Капучино! С пенойййй!

Я силилась произнести членораздельные звуки, но удавалось извлечь из себя лишь нечто вроде «м-м-м-м».

– Хо-ро-шо! – голосила официантка. – Ко-фе и пиц-ца! «Маргаритаааа»! Руки мыть! Тааам!

Я разозлилась. Если человек не может говорить, это не значит, что он идиот!

– Сейчас прииинесуу закаааз! – провыла официантка и ушла на кухню.

Я попыталась унять дрожь в коленях. Спокойно, Лампа, парализованный человек не способен передвигаться на своих двоих. Ну-ка, встань. Маневр удался, ноги мне повиновались, руки тоже, голова на шее вертелась, глаза моргали, вот только губы не двигались.