Потом двинулись. Паша-Гусь шёл впереди, за ним след в след — немцы; замыкал шествие Юра. Не было ни тумана, ни типичной для Зоны влажной мглы, при которой предметы в полукилометре-километре становятся как бы размытыми, нанесёнными несколькими небрежными мазками акварели на бугристом мокром картоне, — нет, стояла душноватая и пахучая, как в предбаннике, почти жара — наверное, плюс двенадцать; и если бы не ровное сероватое бестеневое свечение всего обозримого неба, можно было бы подумать, что вокруг чудесный ясный день конца бабьего лета…

Юра, как и положено замыкающему, оборачивался регулярно. Проволочный забор, палатка, трейлеры, машины и земляной горбик блиндажа скрылись из виду мгновенно — наверное, слились с пейзажем; или исчезли совсем, потому что в них пропала надобность. Остался только строгий чертёж радиомачты, парадоксально напоминающий стилизованный силуэт трёхлинейки со штыком.

Первые полчаса похода были ничем не примечательны…

Паша-Гусь стремительно вскинул левую руку на уровень плеча, и Юра остановился мгновенно, не без раздражения отметив про себя, что немцы — надо полагать, расслабленные мнимым спокойствием — среагировали с запозданием, и даже один солдат воткнулся в другого с ненужным шумом. Разведгруппа, перемать…

Как только прекратился размеренный звук шагов, со всех сторон навалились шорохи. Юра, держа ружьё стволом вверх, развернулся на каблуках. Осеннего цвета кроны почти смыкались над головой; дорога, по которой много лет никто не ездил (удивительно аккуратный бурелом случился, каждые тридцать метров лежало по дереву), уже сама поросла кустарником и тощими осинками. Шумопеленгатор снова тревожно пискнул, отмечая посторонний звук. Тогда Юра разрешил шумопеленгатору начать поиск. Звуковая картина в наушниках несколько раз поменялась: как будто сверху вниз по телу прошли один за другим с полдесятка сильно отличных друг от друга пластов лопающихся пузырьков, от самых мелких, чуть шепчущих, до крупных, звонких. Потом настала как бы тишина, только не настоящая, а ватная, и по этой тишине справа налево двинулись осторожные шаги: несколько пар мягких лап, ступающих то ли по скрипучему проседающему снегу, то ли по высохшей пене… Юра прикинул, когда эти шаги выйдут на свободное пространство, то есть на обочину дороги, не оглядываясь, показал остальным цель — и всё равно чуть не прозевал прыжок.

Саблезубая лиса-хаки — зверь редкий, умный, коварный, опасный. Подкрадывается для невооружённого уха бесшумно, атакует только сзади и только наверняка, убивает мгновенно; клыки её, если быть точным, не сабли, а стилеты, прокалывающие и кевлар, и мелкоячеистую стальную сетку, которую широко используют для защиты от зубов и когтей разных тварей. В этом смысле хаки страшнее всех псов Зоны и даже некрупных кабанчиков — те никогда не налетают исподтишка, и обычная лёгкая броня, как правило, способна защитить жертву — хотя бы на то время, пока не повалят и не нащупают слабые места типа сочленений. И, наконец, лучше хаки маскируется только кровосос — но он производит столько шума, что при должной тренировке в него можно попасть и в темноте…

Юра выстрелил почти наугад: по легчайшему мельтешению, по ряби травы — и только в миг, когда картечь разорвала шкуру и переломала тело зверя, увидел его самого: здоровенного самца, припавшего к земле перед прыжком. Тут же второе тело, совсем невидимое, отпрянуло, ломая тонкие ветви кустов и срывая листву. Юра выстрелил вдогон, но скорее всего промахнулся. Несколько автоматов немедленно превратили там всё в крошево… Юра поднял руку, призывая к тишине; подождал, чтобы его поняли; но казалось, что гильзы ещё звенят, вылетая, и шипят раскалённые стволы в струях несуществующего дождя. Наконец он разрешил себе подойти к убитому зверю. Присесть. Шумопеленгатор давал ровный шум со всех сторон — второй зверь или был убит, или шмыгнул в нору, или удрал далеко. Юра достал нож, примкнул ножны так, чтобы получились кусачки, и, расшатав, вытащил оба «стилета». Это был честный и нехилый заработок — почти тысяча рублей, а то и больше. Потом вырезал кусок шкуры, завернул стилеты в шкуру, сунул всё в боковой карман штанов. Ещё раз прислушался. Немцы переминались с ноги на ногу, но и только. Вставая, услышал тонкий, на грани ультразвука, писк. Раздвигалась трава, что-то сухое ломалось. На него шёл лисёнок-подросток, топорща тоненькие, как зазубренные шила, клычки, с холодной ненавистью в прищуренных глазках. Юра снёс его картечью, повернулся и пошёл к своим. Подходя, сделал знак: «тихо». И — «вперёд».

Сумерки свалились раньше, чем Юра (да и не только он, а и зубры Зоны в лице Паши-Гуся, Насти и её мужа) предполагал; похоже, шуточки со временем продолжались: то день был бесконечный, а теперь — с гулькин обрез. Хорошо хоть, что обозначенный в качестве возможного убежища пост ГАИ находился почти рядом…

Поставили его, Юра узнал, незадолго до последнего расширения Зоны; КПП тогда находился сразу за деревушкой Углы, так что, возможно, какое-то движение тут и приходилось регулировать; но всё равно странно. Выглядел он вообще сюрреалистически для этих лесных дорог: довольно вместительный и длинный «карман», отходящий от узкой, в две плиты, военной бетонки и отделённый от неё газоном; само здание — наверное, кирпичное, но по обычаю страны выкрашенное какой-то светлой масляной краской и здорово пощерблённое пулями; высокий бетонный «стакан» с выбитыми, к сожалению, стёклами и тоже со следами пуль и осколков.

— Стоять, — скомандовал Юра. — Паша, подойди. — И, когда тот подошёл: — Возьми с собой одного немца и аккуратненько проверь здание. Очень аккуратненько. Мы тебя прикроем. Давайте без света, в ПНВ.

— Слишком светло для ПНВ.

— В доме уже нормально будет.

Через несколько минут Паша из окна второго этажа показал: чисто.

Они просто не заметили вход в подвал. Вернее, заметили, но не проверили. Крышка и крышка, закрыта и закрыта…

22

Окна первого этажа изнутри до половины были заложены кирпичами на цементном растворе, а выше свободно висели толстые железные листы, все в бугорках: снаружи в здание много и охотно стреляли чем-то не слишком бронебойным. Внутри не было ни одного предмета мебели, за исключением привинченных к стене металлических шкафов, но не оружейных или сейфовых, а как будто бы для одежды. В центре комнаты было сооружено что-то вроде очага из кирпичей и круглой неровно обрезанной железяки — вероятно, крышки от бочки. Над очагом была зарешеченная дыра в потолке, ведущая на второй этаж. Что забавно, в сортире из крана тонкой струйкой текла вода, и один из унитазов работал. На стене чёрной краской кто-то изобразил кулак, отрывающий мужские сморщенные гениталии, стрелу, указывающую на унитаз, и надпись: «Помногу не срать, суки!»

Паша перевёл написанное на немецкий. Аудитория восприняла с пониманием.

Пока ещё не стемнело. Юра организовал стремительную вылазку за сушняком. Приволокли четыре дрына толщиной в руку. По идее, этого должно было хватить до утра. Оставив немцев разделывать дрова, он с Пашей поднялся наверх.

— Не нравится мне, что так тихо, — сказал Паша.