«Спасибо, я постою»

Заросшая 16-этажка

Прокатитесь, 600 мкР/час

Детский парк, что разбит неподалеку от ДК, знаменит своим колесом обозрения, что фотографируют едва ли не чаще самого саркофага. Колесо — значит детство, а колесо припятское — символ детства разрушенного. Саше Сироте не довелось на нем прокатиться. На следующий день он покинул свой город — как оказалось, навсегда. Он лишился родного места, как лишаются дети одного из своих родителей. Сирота — случайность? Здесь, в Припяти, я не верю больше в случайности. Нынешний Александр, вооруженный дозиметром, показывает на неприметное пятно на асфальте. Одна тысяча микрорентген, вторая, пятая… теперь их десять. Десять тысяч невидимых микрорентген в час, которые хотели его убить На машинках, катавших его в детстве, — всего 600. Мне кажется, невидимая смерть прежде всего остального хотела отравить именно это место, выжечь будущее, чтобы никогда не наступило в Припяти настоящее. Она добилась своего: теперь у этого города есть только прошлое.

Панорама парка

Городские джунгли

Плач о потерянном детстве

Памятная стела

Мы осторожно поднимаемся по лестницам 16-этажки, заросшей виноградными побегами. Неведомые силы выкорчевали лифт, но не смогли унести кресло и бросили его на полдороге. Идем цепочкой, по одному человеку на пролет. Иногда я заглядываю в квартиры, вычищенные почти до обоев. С крыши открывается удивительная панорама джунглей, поглотивших остатки былого великолепия. Наверное, такие же чувства испытывал в 1860 году француз Анри Муо, наткнувшийся на древнюю столицу Камбоджи — великолепный Ангкор, полностью заросший гигантскими деревьями. Миллионный Ангкор разрушил сам себя, вырубив джунгли и сгорев под палящим солнцем. Палящее солнце четвертого реактора взошло над Припятью 23 года назад и еще сотни лет не зайдет за горизонт. За тысячу лет ничего не изменилось в подлунном мире, и люди по-прежнему уничтожают по недомыслию свой уголок, отвоеванный у диких зарослей.

Мне хорошо виден саркофаг, красно-белая труба над ним, нитка дороги от ЧАЭС до города и безмолвные припятские кварталы. Два четырехугольника, очищенные от вековых сосен, — это площадки под новые микрорайоны, так и оставшиеся в проекте. Городской красавец-стадион настолько зарос, что почти не виден из-за листвы. Буйство красок заметно притупляет ощущение трагедии, и я жалею, что приехал сюда летом. Если доведется еще раз побывать в Припяти, то это наверняка будет холодное время года.

Мы выезжаем из города, заглянув напоследок к строительному ковшу. Его использовали на ликвидационных работах, не смогли отмыть и бросили возле какого-то учреждения. «Ковш очень грязный, близко подходить не стоит!» — предупреждает Александр, чуть ли не залезая внутрь с дозиметром. 2000 мкР/час — в сто раз выше нормы — и он предпочитает отойти на несколько безопасных метров. Я оглядываюсь по сторонам. Неподалеку стоит подозрительно рыжая сосна. Может, это просто болезнь, но жизнь всего одна, и проверять своей шкурой не хочется.

Радиоактивный ковш

На обратной дороге в автобусе куда тише, чем обычно. «Сталкеры на один день» осмысливают увиденное, и это означает, что главная цель организаторами поездки достигнута. Чтобы подбодрить экскурсантов, Антон Юхименко включает дозиметр и делает бодрое объявление: «Внимание, сейчас мы проезжаем зону «западного следа». Радиационный фон в центральном проходе автобуса равен 1000 мкР/час, у окон — в полтора раза больше». Обладатели мест в середине чувствуют себя победителями лотереи, «возлеоконники» им завидуют.

Обязательная остановка у бетонной стелы «Припять, 1970» на выезде из города. Я замираю на секунду. Ужин в Чернобыле будет потом. Потом будет дорога на Киев, фото знаменитого дорожного знака «Чорнобіль», удачная встреча с одним из всемирно известных специалистов по аварии, бывшим дозиметристом-ликвидатором Евгением Самойловым, и вечерняя украинская столица, как привет из другой жизни. Все это будет потом. Прости нас, живых и сытых, Припять! Сейчас я стою, опустив голову, и дописываю это письмо, и несуществующий почтальон уже с нетерпением ждет у твоего ржавого ящика, чтобы отправить конверт по назначению — никому, никуда. Только что окончился короткий летний дождь, и на обочинах дороги сверкают лужи. Часть сердца отрывается и не хочет уезжать. Она говорит: «Я остаюсь. Это мое место, моя боль, моя память. Мой бесконечный пикник на обочине».

— Как вы думаете, чем все это кончится?

— Вы о чем?

— Посещение Зоны, сталкеры… вся эта куча… чем это может кончиться?

— Для кого? Конкретизируйте.

— Ну, скажем, для нашей части планеты.

— Это зависит от того, повезет нам или нет… Конечно, не исключено, что, таская наугад каштаны из этого огня, мы в конце концов вытащим что-нибудь такое, из-за чего жизнь не только у нас, но и на всей планете станет просто невозможной. Это будет невезенье. Однако, согласитесь, это всегда грозило человечеству.

(А. и Б. Стругацкие, «Пикник на обочине»)

КИЕВ. ЗА 108 КИЛОМЕТРОВ ОТ БЕЗДНЫ

Древний Киев предлагает массу всего интересного — начиная от величественных церквей Киево-Печерской лавры и заканчивая классическими прогулками по Крещатику и знаменитому Майдану, где совершалась «оранжевая революция». Есть тут и чрезвычайно интересный «чернобыльский» объект.

Музей Чернобыля

В центре города неподалеку от Контрактовой площади разместился этот замечательный музей, обладающий внушительной коллекцией на чернобыльскую тему. Более 7000 экспонатов, среди которых уникальные фотографии ликвидаторов и снимки разрушенного 4-го блока, личные вещи, образцы экипировки, рассекреченные документы и карты, диорамы доаварийной и послеаварийной станции. Мороз по коже продирает, когда проходишь мимо табличек с названиями погибших городов и поселков. Сразу видно, что работники музея вложили всю свою душу в оформление экспозиции и добились ошеломительного эффекта присутствия, когда каждый посетитель словно побывал у разрушенного реактора, который, в свою очередь, представлен макетом. Однозначно рекомендуется к просмотру всем, кто интересуется проблемой Чернобыля.