– Мне бы хотелось, чтоб каждый день был таким, как сегодняшний, – проговорила Пташка.

Джонатан лежал на спине, заложив руки за голову и прикрыв веки, а Элис сидела рядом с ним – так близко, как только можно было сидеть, не касаясь его. Они перестали для вида называть друг друга «кузен» и «кузина», поскольку подслушать их разговор теперь было некому. Тут, под дубом, не было никого, кто мог бы сказать им, что они не должны здесь находиться, а потому они наконец почувствовали себя свободными и беззаботными.

– И мне, – согласилась Элис.

– В таком случае мы станем толстыми, как твоя свинка, – сказал Джонатан.

– А вот и нет, – засмеялась Элис. – Мы станем танцевать и не располнеем.

– «Любимый, подожди, уж близок свадьбы день…» – тихо пропела Пташка. – Мне понравилась эта песня, а вам?

Она сорвала несколько семян с их пушистыми зонтиками с головки одуванчика и подула на них, отчего те взлетели в благоухающий воздух.

– И мне очень понравилась, – призналась Элис.

Солнце стало большим, тусклым и клонилось к закату, когда они вернулись к постоялому двору, где утром оставили на весь день пятнистого пони. Тот мирно дремал в загоне, изредка помахивая хвостиком, чтобы отогнать гнус, и казался слишком разнежившимся для того, чтобы двигаться. Пташка скормила ему кусочек шербета, чтобы его подбодрить. Позади них продолжал играть оркестрик, и ярмарка вовсю танцевала, хотя многие места в торговых рядах уже опустели.

– А можно мы останемся здесь подольше? – спросила Пташка, когда Джонатан стал надевать на шею пони хомут, но, произнося эти слова, она не смогла удержаться от зевка, и Элис улыбнулась.

– Думаю, для одного дня у тебя достаточно впечатлений, дорогая, – сказала она.

Пташка не стала спорить. Хотя ей было стыдно признаться, но в висках у нее стучало: она слишком долго находилась на солнце и слишком много съела различных сладостей. Голова казалась тяжелой, и ей хотелось скорее лечь на подушку.

Наконец они тронулись в путь, навстречу меркнущему небу. Звуки ярмарки затихли вдали, и над их головами начали беззвучно кружить летучие мыши. Пташка уютно прижалась к Элис и почувствовала, как рука названой сестры обнимает ее за плечи. Она закрыла глаза и ощутила себя в безопасности. Двуколка мерно покачивалась, колеса поскрипывали, воздух казался мягким-премягким, и обхватившая ее рука Элис была надежной, как боевой доспех. Она только раз открыла глаза и увидела, что Элис сидит, положив голову Джонатану на плечо. Над ними уже загорелось несколько неярких звездочек, и Пташка загадала желание, чтобы их путешествие никогда не закончилось и чтобы они никогда не вернулись в Батгемптон, потому что именно сейчас все стало таким, каким и должно быть. Все стало замечательным.

1821

– Видела бы ты эту цацу, – сказала Сол Брэдбери, широкими беспорядочными мазками покрывая взбитыми яйцами корочку пирога. – Явилась сюда, наглая как невесть кто, и заявила мне, что ты воровка.

– Не может быть, ты не шутишь? – отозвалась потрясенная Пташка.

– Еще как может, черт бы ее побрал. Тебе нужно вести себя поосторожнее. Если Доркас или миссис Хаттон прознают, тебе придет конец, и, что бы я им ни говорила, ничто тебя не спасет. Эту миссис Уикс я послала подальше, но тебе остается лишь надеяться, что она не проговорится хозяйке.

– Пусть только посмеет, и я ее как следует проучу.

– Да? И как, интересно, тебе это удастся, если эту даму не напугал даже мистер Аллейн, который ее чуть не придушил? – спросила кухарка.

Пташка нахмурилась и замолчала. Стиснув зубы, она принялась толочь пестиком в ступке горошины черного перца, да так яростно, что каменные поверхности терлись друг о друга со скрежетом. «Как она посмела?» Пташка едва могла поверить, что эта женщина способна на такой поступок. Она выглядела худой, бледной и чопорной, да еще эти светские манеры, совсем не подобающие ее скромному положению. Голос у миссис Уикс всегда был тихий, сдержанный. Пташка не могла себе представить, чтобы эта фифа когда-нибудь кричала, ругалась или спорила. И вместе с тем она была упорной, полной решимости и продолжала снова и снова приходить в дом Аллейнов. Пташка не предвидела этого, когда подстраивала встречу миссис Уикс и Джонатана. Она думала только о том, как спланировать ее таким образом, чтобы понаблюдать за его реакцией, выжать из него признание. Теперь у нее, по-видимому, появились проблемы с женой Дика Уикса. Та ей больше была не нужна, и от нее следовало избавиться. Пташка не сомневалась, что миссис Уикс ушла сразу же после посещения кухни, не задержавшись, чтобы поговорить еще с кем-нибудь о том, что ей удалось подглядеть в комнате для прислуги. Однако, пожалуй, следовало поскорее уничтожить улики.

После недолгого ужина, во время которого она подавала еду, а после мыла посуду, озабоченная и кипящая гневом Пташка вытащила из-под кровати джутовый мешок и быстро просмотрела его содержимое. Там лежали бутылка эля, украденная этим утром, а кроме нее, банка с маринованными яйцами, толстый кусок засохшего бекона, немного инжира, миндаль и полголовки твердого сыра, чуть-чуть подпортившегося, но местами вполне съедобного. Пташка, тихо ступая, прошла на кухню, где стянула остатки хлеба, уже нарезанного для господского стола и все равно скоро ставшего бы черствым, а затем потащила свой улов к входной двери, в которую успела юркнуть, когда услышала на черной лестнице шаги Доркас, усталые и шаркающие. Время, чтобы доставить все это по назначению, было не самое лучшее, обычно она это делала в другой день недели. Сегодня ее никто не ждал. Как она посмела… И Пташка, спускаясь с холма по дороге, ведущей в город, принялась ругать на чем свет стоит эту проклятую жену Дика Уикса.

* * *

Вблизи Римских бань Рейчел замешкалась. Вечер еще только начинался, а было уже холодно и темно. Сырой ветер гулял по мокрым улицам, но Рейчел не хотелось сидеть одной в притихшем доме, ожидая, когда вернется Ричард. Поэтому она принялась бродить по ближним улицам, наблюдая за прохожими, лошадьми и каретами. Джентльмены выходили из бань с влажными волосами, от которых поднимался пар. Дети играли у сточной канавы, поджидая, когда у приходивших мимо джентльменов вывалится что-нибудь из карманов или когда выдастся возможность в них пошарить. Они играли среди куч опавших листьев на площади Эбби-Грин, подбрасывая их в воздух и смеясь, когда те падали бурым дождем. Глядя на них, Рейчел улыбнулась, и ей захотелось собственного ребенка. Она бы смогла посвятить себя ему. Рейчел подслушивала обрывки разговоров, не выпуская из рук корзину, позволяющую встречным предположить, что некая гипотетическая хозяйка послала куда-то свою служанку с поручением, например в лавку сделать покупки; и хотя эта выдумка придавала ей бодрости, она все больше чувствовала себя паразитом, жизнь которого всецело зависит от других людей. Рейчел рылась в кошельке, чтобы достать из него несколько мелких монеток и купить печеное яблоко у человека с ручной тележкой, полной раскаленных углей, когда увидела пробегавшую мимо Пташку. Девушку невозможно было не узнать, когда свет уличного фонаря блеснул в ее рыжих кудрях; она была очень хорошенькой, несмотря на свой хмурый вид.