К тому времени когда Ник вышел из здания станции и сел в такси, пробки в Милтон-Кинез уже рассосались. Поездка по полупустым улицам напоминала что угодно, только не возвращение домой. К этому городу трудно было привыкнуть. Ник жил здесь уже восемь лет, а чувствовал себя так, будто заскочил проездом. Да и вся его работа здесь не больше чем след на песке.
Он жил в большом, даже чересчур большом доме, в одном из переулков района Уолнат-Три. Когда Ник заплатил таксисту и вышел из машины, дом не показался ему заброшенным. Он принял отсутствие хозяина так же легко, как принимал его присутствие. Даже почты скопилось не очень-то много; входная дверь открывалась на удивление легко. Судя по всему, пустой, одинокий дом вовсе не скучал.
Ник бросил сумку и подобранную у порога почту на кухне и прошелся по дому, задергивая занавески, включая свет. Выдвинул ящик стола в спальне, отыскал единственную нужную ему вещь — паспорт. Положил в карман и вернулся на кухню. Смысла распаковываться не было. А вот постирать нужно. К утру все должно высохнуть. Он зарядил стиральную машину, заварил себе чаю и выпил его в столовой, игравшей также роль кабинета, — слушая автоответчик и тут же стирая большинство сообщений.
Разобрал почту — с тем же результатом. Счета за квартиру оплачивались автоматически — жизнь регулировалась различными административными структурами, и вмешательства самого Ника тут вовсе не требовалось. Все было организовано и предсказуемо. Хотя бы здесь.
Ник открыл холодильник, собираясь вытащить какой-нибудь полуфабрикат, когда в дверь позвонили. Он замер, не понимая, кто бы это мог быть, и глядя на свое удивленное отражение в дверце микроволновки. Может быть, кто-то из соседей встревожился, увидев свет в окнах прежде пустого и темного дома? Больше-то просто некому, учитывая нелюдимый характер обитателей района.
Ник выглянул в прихожую и за матовым стеклом двери увидел размытый силуэт незваного гостя. Он не включил свет на крыльце, поэтому фигура была темной и расплывчатой, непонятно — знаком ему человек или нет. Возможно, страховщик, или сборщик пожертвований, или — самое страшное — свидетель Иеговы. Ник подался назад в кухню, надеясь, что человек уйдет.
Но он и не думал уходить. За стеклом поднялась расплывчатая рука. Звонок снова залился — настойчиво, требовательно. Может, и вправду сосед? Хочет рассказать Нику что-то важное, во всяком случае, то, что сам считает важным. Посылку не туда принесли, черепица с крыши осыпалась — мало ли что? Придется открыть. Ник прошагал к двери и отворил.
Свет из прихожей приветливо озарил лицо Элспет Хартли.
— Привет, Ник.
— Прокатишься со мной?
Ник запомнил Элспет совсем другой. Теперь ее волосы стали прямее и короче. Очки исчезли. Стиль одежды она тоже поменяла — видимо, на привычный: черная водолазка, черные кожаные брюки и куртка. Лицо похудело, руки напряженно засунуты в карманы. Однако при всей своей скованности она беззаботно зовет его прокатиться — и это после лавины смертей и предательств! Ник даже не нашелся что ответить.
— Ну что, поедем? В доме говорить не стоит.
— Ты вообще… соображаешь… сколько горя ты принесла моей семье?
— Да.
— И при этом приходишь сюда и… спокойно зовешь меня кататься?
— Кто сказал, что спокойно?
— Я просто… не могу поверить.
— Я знаю, что случилось с Томом. Я тоже получила письмо. — Элспет достала из кармана мятый конверт. — Он написал мне, что собирается сделать. Не было нужды дожидаться полицейских сводок — Том всегда выполнял свои обещания. Кстати, еще он обещал рассказать тебе про Джонти.
— Джонатан Брэйборн был твоим братом?
— Да.
— А ты, выходит, Эмили Брэйборн.
— Да.
— Как ты узнала, что я здесь?
— Том пытался остановить тебя. Но после всего, что было, я знала, что ты не остановишься. Ты ведь приехал за паспортом?
— А ты на редкость сообразительна.
— На самом деле не очень. Просто умею просчитывать людские поступки. Я ждала тебя еще с утра. Не думаю, что за тобой слежка, да и меня вроде никто не обогнал, и все же в машине будет спокойнее. Едешь?
— А мне-то это зачем?
— Затем, что ты хочешь знать правду. После смерти Тома мне просто необходимо с кем-нибудь поделиться. А ты единственный, кому я верю.
— Ты мне веришь?!
— Да. А когда я расскажу тебе все, что знаю, ты поверишь мне.
— Куда мы едем? — спросил Ник, когда они сели в «пежо» и помчались в неизвестном направлении. Он все никак не мог осмыслить происходящее. Он искал Элспет, но так ее и не нашел. Это она нашла его.
— Никуда. Просто покатаемся вокруг города.
— И ты расскажешь мне, за что сгубила половину моей семьи. Правильно?
— Нет. Неправильно. Я никого не собиралась губить.
— За дурака меня держишь?
— Давай условимся: я говорю — ты слушаешь. Иначе…
— Ты обещала рассказать мне правду.
— И ты ее получишь. Но на моих условиях. Идет?
— О’кей.
— Прекрасно. — Элспет на минуту отвлеклась, выруливая на окружную дорогу. — Что ты знаешь о моем отце?
— Очень мало. По словам Джулиана Фарнсуорта, наши с тобой отцы познакомились на Кипре, во время войны. Но мой никогда не упоминал никакого Брэйборна. Кроме того, все трое работали археологами в Оксфорде. Твой отец влез в какую-то аферу с аукционами и загремел за решетку. Это было в тысяча девятьсот пятьдесят седьмом. Вот и все.
— Понятно. Тогда слушай все остальное. Моя мама работала в столовой Брейзноз-колледжа. В юности она была настоящей красавицей. Отец просто потерял голову, обещал жениться. Наврал, конечно. Разве станет такой парень жениться на официантке? В общем, мама забеременела. Джонти родился как раз тогда, когда отец угодил в тюрьму. Когда он вышел, его жизнь полностью изменилась. Теперь он горел желанием жениться на маме. Ему просто-напросто больше не к кому было идти. Ну вот они и поженились. В шестьдесят шестом родилась я. Мы жили в Коулее. Далековато от Оксфорда и в прямом, и в переносном смысле. Мама дернула за кое-какие рычаги, и отца взяли клерком в «Моррис моторс». Но офис был не для него. Он начал пить, играть. Когда отец напивался или его лошадь приходила последней, он, бывало, поколачивал маму. Неудивительно, что его уволили. А потом он нас бросил. А потом вернулся. А потом опять бросил. В детстве я не часто виделась с отцом, а была бы моя воля — виделась бы еще реже. А вот Джонти его обожал. В его глазах отец был настоящим героем. К чести отца надо сказать, что чувство было взаимным. Он всегда хотел стать именно таким папой, которым Джонти мог бы гордиться. Но у него не выходило. В конце концов мама с ним развелась. К тому времени Джонти уже учился в Кембридже и рассказывал мне позже, как отец приезжал к нему из Лондона — навестить. Мать запретила отцу появляться на церемонии вручения дипломов. Но позже он, конечно, обо всем услышал.