Но судья бесстрастно взглянула на него, повернулась и вышла из комнаты. Рука адвоката легла на плечо Гейба.
– Держись и не возникай, – пробормотал Уилмонт. – Я с тобой свяжусь.
Он тоже исчез. Двое вооруженных полицейских повели Гейба в камеру. Позже его переведут в тюрьму.
«Тюрьма! Нет! Я не могу! Нужно любой ценой выбраться оттуда!»
Никто не слышал голоса, звучавшего в его голове.
– Но почему мы должны ехать? – Макс Уэбстер нетерпеливо дернул ногами, толкая спинку кресла водителя. – Мы ненавидим Темплтонов.
– Вздор, Макс, – твердо заявил Кит. – Никого мы не ненавидим. Особенно родственников.
Макс вместе с родителями ехал в больницу навестить Лекси. Через три недели после драматического освобождения к ней наконец допустили посетителей. Кит настоял, чтобы они были первыми, кто увидит девочку.
К этому времени вся Америка знала об испытании, которому подверглась Лекси. Каким-то чудом агент Эдвардс убедил папарацци придержать языки, пока Лекси разыскивали. Любая заметка на эту тему подвергала опасности его жизнь. Ни Руперт Мердок, ни Тед Тернер не желали, чтобы кровь Блэкуэллов запятнала их руки. Но кошмар на горящей фабрике стал сигналом к началу охоты. Репортеры упивались самой пикантной сплетней за многие десятилетия.
ВОСЬМИЛЕТНЯЯ НАСЛЕДНИЦА БЫЛА ПОХИЩЕНА И ОГЛОХЛА ВО ВРЕМЯ ПЛОХО ОРГАНИЗОВАННОЙ СПАСАТЕЛЬНОЙ ОПЕРАЦИИ!
НАСЛЕДНИЦА «КРЮГЕР-БРЕНТ» ОГЛОХЛА ПОСЛЕ ТРАВМЫ!
ГЕРОЙ-ФЭБЭЭРОВЕЦ БОРЕТСЯ ЗА ЖИЗНЬ!
ПОХИТИТЕЛИ БЛЭКУЭЛЛ ВСЕ ЕЩЕ СКРЫВАЮТСЯ!
Слухи о том, что Лекси избивали, а возможно, и насиловали, разлетелись по всему Манхэттену, добавляя волнующую нотку к привычным вечерним развлечениям.
Но Питер не слушал сплетен и не читал газетных заголовков. Он не выходил из больницы. По ночам он сидел у кровати дочери. Днем держал ее за руку во время бесчисленных анализов, процедур и сеансов психотерапии, ставших для них нормой жизни. Он не спрашивал у докторов, когда, по их мнению, девочку выпишут домой. Потому что перспектива остаться с ней наедине пугала его. Он страшился того дня, когда монотонная больничная рутина останется позади и ему придется в одиночку заботиться о Лекси.
Что, если он не сможет этого сделать?
Что, если снова ее подведет?
При этой мысли на глазах Питера выступили слезы.
Тем временем в Новом Орлеане Роберт не отходил от телевизора, ловя новости о сестре. Он жил в квартире человека, которого встретил в баре в ночь своего приезда в город. Тони было лет тридцать пять. Малоизвестный писатель, он был не слишком красив, не очень динамичен, зато добр и надежен. Убогая квартирка Тони с двумя спальнями находилась над рестораном, в котором не подавалось ничего, кроме цыплят по-кейджански [17] . Запах масла, соли и куриного жира пропитал все – от занавесок до ковров, простыней и мебельной обивки.
Дом Деллал в последний момент струсил и решил остаться в Нью-Йорке, но Робби ничуть не горевал. Ему нужен новый старт. И Тони дал ему этот старт.
– Что ты смотришь? – донесся из кухни голос Тони. Робби не ответил. Его глаза были прикованы к экрану и азиатскому репортеру, стоявшему у входа в больницу «Маунт Синай».
«Восьмилетнюю Александру Блэкуэлл привезли сюда сегодня утром вместе с мужчиной, который, как говорят, находится в критическом состоянии».
На экране возникли кадры, где пожарные боролись со стеной огня высотой тридцать футов, полыхавшей в здании, похожем на старую фабрику.
«История тем более драматична, поскольку касается прославленного семейства Блэкуэлл. Похоже, что Александра, известная как Лекси, две недели назад была похищена из дома неизвестными людьми, потребовавшими десять миллионов долларов выкупа. Прошлой ночью проводилась строго секретная операция по спасению девочки с участием ФБР и морской пехоты. Сейчас нам известно только, что Александра Темплтон жива. Во время спасательной операции в огне погибло несколько морских пехотинцев. История тем более невероятна, что…»
– Роб! Что с тобой? Выглядишь так, словно увидел призрака!
Тони Террел сел на диван рядом с поразительно красивым блондином, появившимся в его жизни две недели назад. Тони ничего не знал о мальчике, кроме того, что он прекрасен. Настолько, что Тони до сих пор удивлялся, как это Роберт вообще соизволил с ним заговорить, согласился пойти домой и пять часов подряд занимался любовью, с отчаянной страстью, стонами и всхлипами. Конечно, долго это не продлится. Неотразимые мальчики вроде Роберта не сожительствуют с нервозными, преждевременно облысевшими мямлями, именующими себя писателями. Но Тони всю жизнь будет помнить и перебирать в памяти события тех двух недель, которые они провели вместе.
– Это моя сестра, – бросил Роберт, все еще не сводя глаз с экрана.
– Ну да, как же! – рассмеялся Тони. – Тебе приснилось, приятель? Эта девочка – Блэкуэлл!
Он хотел сказать что-то еще, но заметил пепельное лицо Робби.
– О Господи! Ты это серьезно?! Она действительно твоя сестра?
– Мне нужно вернуться домой.
Ив смотрела в тонированное окно лимузина. Прошло больше года с тех пор, как она последний раз выходила из дома.
От пестрой уличной суматохи у нее начинали болеть глаза. Лотки с мороженым и хот-догами на каждом углу, двое стариков, громко препирающихся из-за такси, бизнесмены с Уолл-стрит, заглядевшиеся на попку хорошенькой девушки в шортах…
Как ей не хватает жизни! Не хватает окружающего мира! Всего, что украл у нее Кит!
Ив взглянула на сына, мрачно уткнувшегося в окно. Макс не больше матери хотел ехать к Лекси. Ив внушила ему ненависть к кузенам Темплтон, держала на капельницах презрения с тех пор, как он научился ползать.
– Никого мы не ненавидим. Особенно родственников…
На губах Ив, скрытых вуалью, заиграла улыбка.
Лекси хихикала. Сидя, скрестив ноги, на полу, вместе с Питером и Рейчел, своей переводчицей, она играла в «цветные палочки» [18] .
– Я выигрываю, – просигнализировала она Рейчел.
Переводчица, хорошенькая рыжая девушка лет двадцати, улыбнулась и просигналила в ответ:
– Знаю.
Лекси делала поразительные успехи. Уже через неделю она усвоила основы языка глухих и быстро и точно читала по губам. Когда доктора сказали Питеру, что глухота дочери неизлечима, он не смог сдержать слез. Но сама Лекси держалась спокойно и уверенно, как могут только восьмилетние девочки. Если не считать той, единственной, истерики, она не выказывала никаких признаков травмы или депрессии.