– Позвольте уточнить, – недоуменно протянул Карл Колепп. – Вы разорили собственную компанию только для того, чтобы воссоздать ее?..
– Ну да. Проиграла, чтобы выиграть.
– Кто-нибудь говорил, что вы немного не в себе?
– Было дело! – рассмеялась Лекси. – У нас это фамильное.
Настроение Фелисити Теннант было хуже некуда. Она даже не позаботилась переодеться из пижамы во что-то более подходящее, когда направлялась к почтовому ящику. Несмотря на чудесное солнечное воскресное сентябрьское утро, она не отвечала на приветливые улыбки махавших ей из-за ограды соседей. За спиной Фелисити высился идиллически белый, обшитый сайдингом дом, где она вот уже двадцать лет счастливо и в полном согласии жила со своим мужем Дэвидом. Двадцать лет. До прошлого месяца.
Первое правило счастливого брака: вовремя вытолкать мужа из дома и отправить на работу.
С того дня, как Дэвид уволился из «Темплтон», он слонялся по дому, словно медведь с больной головой, и постоянно путался под ногами Фелисити. По причинам, ей непонятным, они потеряли кучу денег. И теперь Дэвид поговаривал о продаже дома и переезде в какое-то жилище поскромнее. И намекал на необходимость вообще покинуть округ Уэстчестер.
Только через ее труп!
Содержимое почтового ящика не подняло дух Фелисити. Счета, счета и снова счета. И только один белый конверт среди коричневых и красных [39] (какой позор!) счетов.
Фелисити с удовольствием бы его открыла, но Дэвид становился просто невыносимым, когда она совала нос в его почту. Впрочем, последнее время Дэвид становился невыносимым по любому поводу.
– Вот, – сказала она, входя в кухню и протягивая ему письмо вместе со счетами, – это для тебя.
Дэвид без особого любопытства распечатал письмо. Когда фирма разорилась, жизнь Дэвида словно окуталась черным облаком. Остальное просто потеряло смысл.
Внутри оказались письмо и чек. Дэвид прочитал и то, и другое. Фелисити заметила, что у мужа затряслись руки.
– Что? Что случилось?!
Он протянул ей письмо.
Дорогой Дэвид! Сожалею, что так долго не давала о себе знать. И простите, что не смогла быть более откровенной с Вами. Надеюсь, этот чек хотя бы отчасти вернет Вам веру в меня. Ваш друг Лекси.
– Пфф! – презрительно фыркнула Фелисити. – Видно, ей больная совесть покоя не дает! Жаль, что слишком поздно. «Ваш друг», подумать только! После того как леди Дерьмо так с нами обошлась?!
Дэвид молча вручил жене чек.
– Иисус-Мария и Иосиф! – ахнула Фелисити, схватившись за столик, чтобы не упасть.
Чек был выписан на пятнадцать миллионов долларов.
День все-таки обещал быть хорошим.
Ясмин Росс улыбнулась вошедшему боссу.
– Доброе утро, мистер Эм. Почта на вашем письменном столе, рядом с латте и крошечной ежевичной пышкой. Я передвинула утреннее совещание на четверть часа, чтобы у вас осталось время перекусить.
Гейб благодарно улыбнулся:
– Яс, вы ангел.
Бедняга…
Ясмин наблюдала, как он входит в офис: плечи поникли, голова опущена. Улыбки Гейба давно уже не обманывали ни ее, ни остальных служащих. После разрыва с Лекси радость словно выпустили из него, как воздух из проколотой шины. Должно быть, Лекси просто спятила, если позволила ему ускользнуть. Сама Ясмин ни за какие деньги не вышвырнула бы Макгрегора из постели.
Гейб уселся за стол и взял пышку. Он видел, как тревожится за него секретарь, и ее сочувствие трогало его. Последнее время он плохо ел и почти не спал.
Вздохнув, он стал просматривать почту. Каждый день Гейб получал десятки писем с просьбами о помощи и деньгах. Отказы были не самой любимой частью его работы. Но приходилось заниматься и этим. Если они станут разбрасываться деньгами, ничего не добьются. А еще столько нужно сделать!
Последнее время Гейб отказывал в просьбах чаще обычного из-за бреши, пробитой Лекси в финансах фонда. Вообще-то полагалось обратиться в полицию с заявлением о хищении. Но он не смог заставить себя сделать это. Во всяком случае, пока.
Увидев, чьим почерком сделана надпись на простом белом конверте, Гейб поперхнулся кофе. Брызги коричневой жидкости разлетелись по всему столу. Гейб не общался с Лекси с того ужасного дня в Хэмптонсе.
Чего она хочет?
Помириться?
Хочет ли он того же?
Он открыл письмо. Вот только письма не было. Один чек.
На сумму в три раза большую, чем украла Лекси.
Огаст Сэндфорд подозрительно прищурился.
– Не знаю, Джим. Кто еще едет?
Джим Барнет был главой – бывшим главой – производственного отдела «Крюгер-Брент». Временные управляющие компанией пригласили его на совещание вместе с небольшой группой других начальников отделов. Очевидно, на сцену вышел потенциальный покупатель, заинтересованный в приобретении наиболее прибыльных предприятий «Крюгер-Брент».
– Я, Макки, Алан Дейвз, Табита Кру.
– Табита? Их интересуют алмазные копи?
– Очевидно. И недвижимость.
– И никто не знает, кто этот таинственный благодетель?
– Нет. Да бросьте гадать. Не забудьте, нас пока что не слишком осаждают предложениями. Остальной рынок, по-видимому, считает нас чем-то вроде заразной болезни.
Огаст повесил трубку.
– Кто это был, дорогой?
Его любовница Летиша повернулась, поправила простыню и прижалась мягкой грудью к груди любовника. С тех пор как «Крюгер-Брент» обанкротилась, Огаст ни на что не годился в постели, словно какая-то невидимая нить связывала его «конец» с благосостоянием компании. Стоило увянуть второму, опустился и первый.
– Джим Барнет. Какой-то богатенький покупатель хочет потолковать с нами.
– Но это же хорошо, так?
Сунув руку под простыню от Фретт, Летиша легонько провела пальцем по его мошонке. В прежние времена ему это нравилось.
– Может быть, – пробормотал Огаст, ощутив, как дрогнул его до этой минуты мирно спящий воин. – Хороший признак? Надеюсь, что так.
«Мандрейк энд Коннорз» была одной из самых крупных и уважаемых бухгалтерских фирм на Уолл-стрит. В дни славы «Крюгер-Брент» они сделали состояние на работе с фирмой. Теперь же, по иронии судьбы, помогали проводить процедуру банкротства. Ревизия бухгалтерских книг такой огромной сети предприятий должна был занять месяцы, если не годы.
Огаст Сэндфорд вместе с пятью бывшими коллегами сидел в одном из конференц-залов «Мандрейк энд Коннорз». Еще месяц назад здесь заправляли бы шестеро членов правления. Но сегодня бал правил бухгалтер Уит Баркли, и это ему ужасно нравилось.