Доктор коснулся собственной одежды.
— Сомневаюсь, — ответила я. — Но по-настоящему сильный оборотень может выполнять частичное превращение.
— Я знаю форму человековолка или человекокота, — сказал Мемфис.
— Нет, я о другом. Истинно сильные могут превращать только кисти рук и ступни в передние и задние лапы. Я видела, как один вервольф так лез по стене здания.
— Это было одно из ваших дел?
— Не знаю, что вы имеете в виду, но я видела, как он это делал.
— Вбивая когти в стену дома? — спросила Патрисия.
— Да.
— Ух ты! Темные очки человека-паука, — произнес Роза.
— Скорее Росомаха, — ответила я, — но принцип тот же.
— И он ушел, — сказал Мемфис.
— Временно, — ответила я.
— И как его поймали? — спросила Патрисия.
— Я получила разрешение на поиск одичавшего вервольфа с помощью цивилизованных. А потом я его убила,
— То есть как — убили? — спросила она.
— Как? Подошла и всадила ему пулю между детских синих глаз.
Она беззвучно открыла рот кружочком.
— Всего одну пулю? — заинтересовался Роза.
— Нет.
— Давайте к делу. Воспоминания маршала послушаем потом, когда поймаем нашего клиента,
— Простите, доктор, — сказала Патрисия.
— Виноват, док.
— Значит, вы думаете, это сделал очень мощный оборотень?
— Практически я в этом уверена, и тогда остается очень небольшой выбор подозреваемых. Ни в одном городе не найдется много оборотней, на такое способных. В большой группе одного вида — не больше пяти. В маленькой — один.
— Вы думаете, что других наших людей тоже растерзали оборотни?
— Нет. Там будто бы что-то многорукое действовало. И в каждой руке по лезвию.
— Вы знаете какое-нибудь противоестественное создание с большим числом рук, маршал?
Я задумалась.
— Многорукие существа есть во многих мифологиях, но ни одного аборигенного для нашей страны. И если честно, доктор Мемфис, нет ни одного сейчас, о котором я бы твердо знала, что оно существует
— Очень трудно отделить факты от вымысла когда мы живем в мире, где мифы реальны, — сказал он
— Какие-то существа вымерли, — ответила я
— То, что убило Рэнди Шермана, никак не вымерло.
Я почувствовала, как у меня губы кривятся в очень неприятной улыбке, спрятанной за полумаской. Я бы не хотела пугать штатских.
— Мы постараемся это исправить.
— Вам нужен будет ордер на ликвидацию, — сказал Мемфис.
— Четверо погибших полицейских. Один явно погиб от нападения оборотня. Вряд ли будут трудности с получением ордера.
— Полагаю, что да, — ответил Мемфис таким тоном, будто не вполне этому рад.
— Что-то не так?
— Только то, что я подписывал петицию в Вашингтон о пересмотре Акта о противоестественных опасностях. Я считаю, что ордера на вашу работу даются слишком широко и нарушают права человека.
— Не вы один.
— А сейчас я хочу только, чтобы вы поймали мерзавцев, которые это сделали, и черт с ним, что ордер будет выписан па основании плохого закона. Получается, что я — лицемер, маршал Блейк. А я не привык о себе так думать.
— Вам случалось видеть жертв вампира и оборотня, — сказала я.
Он кивнул.
— Хотя не здесь. В Вегасе уровень убийств противоестественными средствами ниже, чем в любом городе США.
Я раскрыла глаза пошире:
— Не знала. — А про себя подумала: «Макс и Вивиана правят очень твердой рукой». Вслух сказала: — И это впервые так погибает человек, которого вы знаете?
— Нет, но впервые — мой друг. Наверное, если бы мои убеждения были более искренними, для меня бы не было разницы.
— Эмоции всегда создают разницу.
— Даже для вас? — посмотрел он на меня.
Я кивнула.
— Я слыхал крики, когда истребитель закалывал вампиров. Они молили о пощаде.
— В камере смертников все невиновны, доктор. Вы это знаете.
— И вас это не трогает?
Мне пришлось отвернуться от испытующего взгляда. Но тут же, поймав себя на этом, я заставила себя посмотреть ему и глаза и сказать правду:
— Иногда — да.
— Зачем же это делать?
Будет ли это зло — сказать то, что я сейчас скажу? Даже не знаю. Может быть, это будет всего лишь правда.
— Я сочувствую вашей утрате, доктор. Искренне сочувствую, но вот этот момент — прекрасная иллюстрация того, зачем я делаю мою работу. Посмотрите, что они сделали с вашим другом. Вы хотите, чтобы так поступили с чьим-нибудь вообще другом, братом, мужем?
Лицо у Мемфиса окаменело, вернулось прежнее враждебное выражение.
— Нет.
— Тогда вам нужно, чтобы я сделала свою работу, доктор, потому что если оборотень переступит черту вот таким образом, обратно он вернуться не может. Почти никогда. Он уже не сможет удержаться от выпускания зверя на свободу. Для него это приятное ощущение, и он будет делать это снова и снова — пока его кто-нибудь не остановит.
— Вы хотите сказать: «Пока его кто-нибудь не убьет».
— Да, не убьет. Я хочу убить оборотня который убил вашего друга. И убить до того, как он еще кого-нибудь убьет.
Настала его очередь отвести глаза.
— Вы сумели объяснить вашу точку зрения, маршал. И если вам нужно, я подпишу заключение, что это сделал оборотень. Потому что это правда.
— Спасибо, доктор.
Он кивнул:
— Но при теперешней формулировке Акта вам никакая моя подпись ведь не нужна? Достаточно позвонить в Вашингтон, и вам ордер пришлют по факсу.
— В отличие от того, что пишут в газетах и по телевизору показывают, нам нужно уверить тамошнее начальство, что природа преступления противоестественна.
— Уверить, но не доказать, не оставляя тени сомнения.
— «Тень сомнения» — это для судов, доктор.
— Но этот оборотень никогда не увидит зала суда?
— Вероятно, нет.
Он покачал головой:
— Мне предложили, чтобы с телом Рэнди работал кто-то другой. Но это последнее, что я могу для него сделать.
— Не последнее, доктор Мемфис. Вы мне можете помочь собрать достаточно улик, чтобы получить ордер и поймать этого убийцу.
— И вот опять, маршал, мы возвращаемся к моей моральной дилемме.