Я села на заднее сиденье полицейской машины, раздумывая, важно ли иметь значок, если работа остается та же, что и была. Мы — наемные убийцы. Легальные, разрешенные правительством и им же нанятые. Из нас некоторые пытались быть хорошими маршалами, но в конечном счете важно лишь вот что: маршалы спасают жизнь, мы ее отнимаем. И все значки мира не изменят ни кто мы, ни что мы делаем.
Я ехала через потемневший город, потом появился свет и я увидела Стрип, поднимающийся над домами какой-то стихийной силой, пылающей в ночи. Ехали мы не туда, но я знала, что она там — как чуешь океан, даже когда не видишь.
Томас увозил нас прочь от ярких огней, и вот именно так я чувствовала себя: будто меня что-то толкает все дальше от света, дальше от всего, что значит «быть человеком», все дальше от моих представлений о том, кто я есть и кто я буду.
Я сидела позади, не вслушиваясь в тихий разговор Томаса с Эдуардом. Профессиональная беседа, копы всегда говорят о своем. Эдуард будет делать все правильно, и Томас будет по-прежнему ради нас стараться.
Я сидела, погружаясь в свое недоумение, пока оно не перешло во что-то вроде депрессии. Вот не знаю я, как быть одновременно и правильным копом, и правильным монстром. Начиналось столкновение двух моих миров, и как его остановить, я понятия не имела.
Нам с Эдуардом пришлось помахать значками, когда мы шли по коридору к допросной, но еще издали мы услышали спор. Я узнала голос и Бернардо, и его собеседника:
— Откуда вы знаете…
— Нельзя ее отпускать…
— Почему это нельзя?..
Выйдя из-за поворота, мы увидели, как детектив Эд Морган спорит с Бернардо. Вот тут я наконец заметила, что Морган пониже шести футов — точный рост Бернардо. А это всегда труднее — спорить с кем-то, глядя снизу вверх, но Морган старался. Олаф со скучающим видом прислонился к стенке, в небрежной позе, ни над кем не нависая.
Морган обернулся к нам, как буря, ищущая, куда обрушиться.
— Вы что-то знаете про Полу Чу, чего нам не говорите!
— Мы только что приехали, — ответила я. — Мы даже не знаем, о чем у вас спор.
Олаф отвалился от стенки, выпрямился.
— Они хотят отпустить всех тигров, а Бернардо пытается задержать Полу Чу.
Бернардо обернулся к нам, черные глаза пылали злостью. От той же злости выступили скулы.
— Но почему он хочет задержать Чу, он мне не говорит, — ответил Морган, приближаясь широкими шагами. Мы с Эдуардом не сбавили шагу и встретились на полпути. Морган помахал пальцем перед лицом у Эдуарда, потом у меня. — Кто-то из вас велел ему ее здесь задержать, но не сказал почему. Что вы там скрываете?
Злость расходилась от него вибрирующей волной. У меня мелькнула мысль: «Я могу питаться гневом. И мне станет лучше, и перебранка кончится. Нет, Анита, нельзя. Неудачная мысль».
Я попыталась сунуть руки в карманы, но все время натыкалась на оружие.
— Может, дело в том факте, что она — сожительница того тигра, который сегодня с цепи сорвался, — сказал Бернардо, подходя к нам. Олаф шел следом.
— Этого мало, чтобы ее задержать, — возразил Морган.
— Я знаю, Морган, что вы можете ее задержать на дольше, — сказал Эдуард.
У меня возникла мысль:
— Давайте возьмем отпечаток лапы каждого тигра и сравним с ранами. После этого, если хотите, их можно отпустить.
— Я не стану предлагать этим ребятам перекидываться в полицейском участке, Блейк. Даже не думайте.
— А им не нужно перекидываться полностью. Только когти, — ответила я.
— Что? — спросил он, морща брови.
— Я вашему медэксперту говорила, что эти следы оставлены очень сильным оборотнем, который умеет всего лишь выпустить когти и спрятать их. Вроде как ножи с выкидным лезвием.
— Нас инструктировали по ликантропам, — ответил Морган. — У мощных оборотней есть две формы: полностью животная и животное-человек. Перекинувшись, они могут попасть под непреодолимое желание свежего мяса и убийства. Обратное превращение может быть лишь через шесть — восемь часов, и после него они еще час как минимум лежат без сознания. Я не собираюсь спускать с цепи тигров в нашем участке, где мы не можем гарантировать, что они будут собой владеть настолько, чтобы дать нам снять отпечатки.
— Можете мне поверить, если они умеют отращивать когти, то и мыслят тоже вполне ясно. И только у самых-самых новичков потребность жрать сразу после превращения непреодолима.
— И я должен верить вам, а не нашим экспертам? — с непередаваемым презрением спросил Морган.
— Оказываясь в тупике, я обращаюсь к ней, — ответил ему Эдуард.
Я попыталась проникнуть взглядом за эту маску Теда.
— Спасибо, Тед.
— Что вы ей верите — мне плевать. Я ей не верю. И никому из вас не верю.
Я заговорила, стараясь не терять терпения:
— Ваши эксперты — либо на них охотятся, либо их изучают?
Морган нахмурился, подумал. Потом кивнул:
— Да.
— А я живу с двумя такими. Можете мне поверить, когда я говорю, что знаю оборотней лучше вашего эксперта.
— И я вам должен верить, потому что вы с какими-то оборотнями трахаетесь?
Я улыбнулась, но не слишком довольной улыбкой — а той, которой улыбаюсь, чтобы не сорваться.
— Да, потому что я знаю оборотней в тех смыслах, в которых ваш эксперт и представить себе не может.
— Мне ваши извращения не интересны, Блейк.
Я сделала еще шаг, вторгаясь в его личное пространство,
И еще, пока ему не пришлось бы либо отойти, либо соприкоснуться. Он не отступил, и нас разделяло расстояние не шире толщины волоса. Любому наблюдателю показалось бы, что мы соприкоснулись.
Детектив моргнул, глядя на меня сверху вниз. Нервный жест, выдающий, как в покере. То ли ему не нравилось, что я так близко, то ли…
Я стала тщательно выговаривать слова, добавляя в голос дозированную злость:
— Мои «извращения» — совсем не ваше дело, Морган. А поймать этого гада — ваше дело. Вы хотите, чтобы я вам помогла его взять, или хотите шипеть, злиться и критиковать мою половую жизнь?
— А что я должен думать, когда вы мне говорите, что живете с двумя такими?
— Вы должны думать, что я для вас важный источник информации о малоизвестном меньшинстве в этой стране, и что мои внутренние сведения могут быть для следствия бесценны.
Я говорила все тише и тише, чтобы ему пришлось наклониться.
И когда я закончила, его лицо почти касалось моего. И выражение на этом лице было странным, когда он тихо повторил: