Он неопределенно махнул куда-то рукой.
– Недалеко. Тоже на Рогатке.
– Сможешь дойти сам?
– Да.
Со стороны проспекта несколько раз доносились, то нарастая, то удаляясь, тревожные звуки сирен. Было пусто и холодно.
Паренек посмотрел на Лилю, заерзал и стал расстегивать молнию на куртке.
– Ты чего? – удивилась она.
Тот не ответил, снял куртку, повернулся и принялся неловко закутывать в нее Лилины босые стопы.
– Не надо, ну что ты, нет… – слабо запротестовала она, но мальчишка упрямо мотнул головой.
– Тебе же холодно. Ноги совсем ледяные.
Он попытался растереть ее ступни и пальцы ладонями, задел ссадины, и Лиля вскрикнула:
– Ой, больно!
– Прости.
Он убрал руки, но все же плотнее подоткнул куртку по бокам. Удивительно, но ей и в самом деле стало теплее. Она улыбнулась.
– Спасибо.
Мальчишка ответил слабой улыбкой. Лиля присмотрелась к нему и сказала:
– Слушай, а я тебя знаю, наверное…Ты в «единице» учишься?
– Ну да. Мы с тобой в одной школе.
– Вот! А я думаю, где тебя видела, – Лиля протянула ему руку. – Я Лиля.
Мальчик невесело усмехнулся и ответил:
– Да. Я знаю. А меня зовут Даниил.
И тихонько пожал ее холодные пальцы.
Лиле захотелось сказать ему что-то хорошее и ободряющее – уж очень жалко выглядел сейчас этот Даниил: маленький, худой, бледный, взъерошенный и печальный.
– Ты смелый, – сказала она первое, что пришло в голову.
Подумала и добавила:
– И заботливый. Знаешь, еще никто и никогда не грел мне ноги собственной курткой.
Подействовало: Даниил заулыбался уже увереннее, а глаза за стеклами больших очков перестали влажно блестеть и быть похожими на глазки испуганного зверька.
– Спасибо, – ответил он. – А меня еще никто не называл смелым.
На проспекте снова завыли сирены. Они замолчали, прислушались, напряглись. Даниил затрясся сильнее: на нем был только тонкий серый свитер, обтягивающий костлявые плечи, и без куртки он явно мерз – вздрагивал, шмыгал носом и даже пару раз клацнул зубами.
– Знаешь, – сказала Лиля, – наверное, мне пора домой. И тебе тоже. Ты точно сможешь дойти сам?
Она стала стаскивать с ног куртку. Даниил помотал головой.
– Нет. Тебе домой так нельзя.
– Почему? – удивилась Лиля.
Он молча кивнул, указывая на ее грудь.
– Вот почему.
Лиля опустила глаза, охнула и почувствовала, что кровь разом отхлынула от лица, голова закружилась, а в ушах противно зазвенело. Весь вырез ее декольте от шеи до самой кромки бюстгальтера был забрызган подсохшими крупными красными каплями и какими-то вязкими сгустками. Она покачнулась и схватилась за спинку скамейки.
– Тебе плохо? – Даниил встревоженно схватил ее за руку.
– Да… нет… не знаю… нет, вроде уже прошло… Ужас какой!
– Сейчас что-нибудь придумаем, – серьезно сказал Даниил и полез в карман аккуратных отглаженных брюк.
Платок был на месте: чистый, отутюженный, сложенный вчетверо. Даниил развернул его, поплевал, как делала мама, когда хотела стереть с его лица одной ей заметную грязь, накрыл платком глубокий вырез футболки и стал аккуратно вытирать, чуть надавливая ладонью. Грудь под его рукой была восхитительно плотная, податливая и одновременно упругая. Даниил прикусил губу, сосредоточился и, не поднимая глаз, деловито продолжил размазывать чужую кровь по нежной матовой коже цвета топленых сливок. Платок покрылся красноватыми и розовыми пятнами и полосами. Даниил так старался думать только о стирании кровавых капель и старательно гнать другие, посторонние мысли, что увлекся и сам не заметил, как его рука то и дело забиралась в тугую щель между грудями и даже заползала под жесткий край лифчика. Очнулся он от этого странного транса, когда его палец задел твердый крупный сосок. Даниил вздрогнул, отдернул руку и испуганно взглянул на Лилю. Она смотрела на него со странной полуусмешкой, понимающей и снисходительной. Даниил покраснел и снова опустил глаза.
– Как-то не очень получилось, – извиняющимся тоном произнес он.
– Ничего, – сказала Лиля и поддернула вверх застежку своей куртки. – Я дома смою.
А потом быстро нагнулась и звонко чмокнула его прямо в губы.
– Ну все, я пошла. – Она поднялась со скамейки. – До встречи в школе!
Даниил смотрел, как она идет, прихрамывая и покачиваясь, к входной двери, достает ключи, открывает электронный замок, как мелькает в освещенном проеме лестницы ее белая куртка. Железная дверь медленно закрылась и лязгнула.
Назад он шел медленно, то проводя языком по губам, на которых остался сладковатый и маслянистый след, будто от мокрого леденца, то останавливаясь и задумчиво глядя на свои ладони. И только у самого дома, когда достал из кармана связку ключей, он спохватился и хлопнул себя по бокам: сумка с планшетом, упавшая с его плеча на тротуар у «Селедки», видимо, лежала там и поныне.
* * *
Северосумск пусть и небольшой город, но и не настолько маленький, чтобы переполох в его центре мог быстро добраться до окраин. Когда старый Лапкович схлестнулся в круглосуточном магазине со злосчастными командированными из Петербурга; когда мама Жени Зотова в радостном возбуждении натягивала на себя короткое красное платье и спешно красилась, собираясь на ночное свидание; когда загремели первые выстрелы, а по центральному проспекту, одна за одной, завывая сиренами, понеслись машины полиции, пожарных и «Скорой помощи»; когда незримый эфир наполнился паническими телефонными звонками, переговорами по рации и нарастающей тревогой; когда упала, получив пулю в затылок, дочь мэра города Ира Глотова, а отец Лили Скворцовой, начальник уголовного розыска Северосумска, распростерся на грязном асфальте, захлебываясь кровью; даже когда взрыв гранаты в красную пыль разнес голову Сергея Сергеича, а зазубренные осколки разлетелись по полутемному залу ночного клуба, убивая, калеча и раня – ничто не нарушало на северном краю Слободки размеренности мирного вечера, который Макс проводил в кругу своих старых товарищей. Возможно, знай Макс, что это его последний спокойный вечер, он тоже бы ощутил беспокойство и даже страх, но это пока было ему неизвестно, так что примерно с восьми вечера и почти до полуночи он сидел с пацанами на скамейках площадки детского сада, рассказывал и слушал анекдоты, играл в карты, грыз семечки и думал, не навестить ли ему грудастую продавщицу Светку, имевшую страстную склонность к мальчишкам-подросткам. В непростом выборе между Светкой и онлайн-игрой «Броневики» победа оказалась за последними. Такова жизнь: в ее первое с половиной десятилетие преимущество остается за играми, потом лет двадцать или чуть больше Светки и Ленки уверенно возглавляют списки мужских развлечений, а дальше снова игрушки – пусть другие, взрослые, но все же игрушки – вытесняют на второе и третье места суетливые плотские радости.