– Вы шутите?
– Нет. А вот зимой я ничего не делаю, тут уж увольте… Терпеть не могу зиму, холод, снег. Зато зимой я очень много сплю и целыми днями ем яблоки и лимоны.
– И кто же вам придумал такую диету?
– Говорю же – никакой диеты. Просто я чувствую, что мне нужно, вот и все. Ты сегодня ночуешь у меня?
– Да нет, что вы… Я и так явно перестаралась и злоупотребила вашим гостеприимством.
– Ничего подобного. Мне доставило огромное удовольствие принимать тебя. С тобой легко, ты понимаешь меня с полуслова. Я только удивилась, что ты за весь вчерашний вечер ни разу не упомянула имя Юли Земцовой. Вы что, в ссоре?
– Нет, но она раздражает меня тем, что Крымов до сих пор к ней неравнодушен. Я вижу, как он старается изо всех сил, чтобы я не заметила обращенные на нее пылкие взгляды, но у меня же есть глаза…
– Не вздыхай. Любовь – не вечна. Это не сказочное чувство и не кактус, который долгое время может обходиться без воды. Любовь должна питаться. Причем регулярно.
– Яблоками и лимонами? – Улыбка Нади получилась грустной.
– Прикосновениями. – Миллерша, сощурив глаза, задумчиво посмотрела на Надю. – А сейчас, насколько я поняла, Крымова питают твои прикосновения, твои чувства, твое безумие…
– Я не безумна, и он знает об этом. Я реалистична и трезва, как никогда…
– Это тебе только кажется. Хочешь совет?
– Хочу.
– Ты не должна оставлять его на ночь одного. Он должен спать только с тобой, понимаешь? Это железное правило для супругов. Что бы ни случилось, как бы вы ни поссорились, какие бы обстоятельства ни пытались разлучить вас даже на одну ночь, знай – вы все равно должны спать в одной постели и под одним одеялом или простыней. У вас идет обмен биополей, вы должны питать друг друга…
– Вас так приятно слушать…
Надя уже оделась, но уходить почему-то не хотелось. Здесь, в большой и уютной квартире Миллерши, можно было хотя бы на время забыть о своих сомнениях и окунуться в теплое море надежд. Редкая женщина, а тем более одинокая, наделена способностью прибавить счастья и без того уже счастливой женщине, тем более невесте одного из самых красивых мужчин города. Другая портниха, помогая примерять своей клиентке свадебное платье, постаралась бы из ложной солидарности сделать все наоборот, например, опорочить в ее глазах жениха, назвав все имеющиеся у него отрицательные и бросающиеся в глаза качества СВОИМИ ИМЕНАМИ. Тем более что уж кому-кому, а Миллерше хорошо известно, кто такой Крымов, и о всех его похождениях она знает из ПЕРВЫХ УСТ. Но ведь молчит, не настраивает Надю против него, не изводит рассказами о его многочисленных любовницах, которым Алла Францевна своими пухлыми, исколотыми булавками пальчиками шила в свое время наряды, предназначенные для того, чтобы их впоследствии снимал он, все тот же неисправимый Крымов…
Надя поцеловала Миллершу за платье, за понимание, за тепло и, оказавшись на улице, вдруг всем своим существом ощутила холод реальности – съежилась от ветра и мелкого секущего дождя, как будто даже уменьшилась в размерах. Куда подевался внутренний огонь, который грел ее все эти последние недели необъяснимого счастья и блаженства рядом с Крымовым? Кто успел или кто посмел так нахально и грубо погасить это пламя, забравшись ей в душу и выстудив сердце?
Она посмотрела на часы – полдень. Лева Тришкин должен быть уже на месте и работать теперь уже за ДВОИХ: за себя и за Лешу Чайкина, которого он предал за тридцать сребреников.
И Надя поехала в морг.
Лева встретил ее растерянным выражением лица:
– А Чайкина нет. Как ушел вчера, так больше и не появлялся…
Тришкин, светловолосый и кудрявый, напоминал внешностью ангела-переростка. Было в нем много от мальчика и от женщины одновременно. Округлости его тела вызывали недоумение, а большие светлые глаза и полные губы довершали портрет гермафродита. Никто не знал, кого любит этот пухлячок Тришкин – мужчин или женщин. Все знали лишь о его пристрастии к коньяку и деньгам. Он никогда не был женат, детей на стороне тоже не имелось, а потому Наде Щукиной, которая приехала к Леве с вполне определенной целью, было довольно трудно сориентироваться в общении с ним, чтобы нащупать его самые чувствительные места.
– А я, Левушка, пришла по твою душу.
Она стояла и смотрела, как Тришкин машинально стягивает со своих рук окровавленные резиновые перчатки, швыряет их на пол, как нервно чешет пальцами правой руки ладонь левой.
– Тебя интересует какой-то определенный труп? Ты по работе?
– Да нет, Лева, мне нужно тебе кое в чем признаться, но без спиртного я не могу… Духу не хватает…
– Надя, что случилось? Почему ты такая бледная? – Тришкин пятился к столу, наступая на перчатки, которые мокро чавкнули под его подошвами. – Что-нибудь с Чайкиным?
Какое странное было у него лицо, когда он произносил эти слова, в них одновременно чувствовалась и забота о гостье, и страх перед чем-то неизвестным. Такое лицо бывает у человека, который хочет что-то украсть, сделав при этом вид, что берет свое.
– С Чайкиным? Да брось ты, Лева, что с ним может случиться? Он живуч, и все ему нипочем. Мой уход не произвел на него ровно никакого впечатления. Так у тебя есть что выпить или ты очень занят?
– Как интересно ты ставишь вопросы, – начал приходить в себя Тришкин, – так ты хочешь выпить и признаться мне в чем-то? Скажи, а это связано как-то со мной лично? Или с… Чайкиным?
– Говорю же – Чайкин здесь ни при чем. Понимаешь, у меня сегодня не лучший день, и мне кажется, что мы могли бы понять друг друга… Ты на машине?
Она нарочно это спросила – «Фольксваген» Тришкина стоял возле крыльца морга.
– Ну да, а в чем, собственно, дело?
– Если у тебя сейчас много работы, то я, конечно, не стану тебе мешать и уйду. Но если ты все же выкроишь для меня…
И Тришкин, до которого наконец-то стало доходить, что Щукина пришла действительно к нему, и ни к кому иному, пришла просто как к мужчине и, быть может, даже собиралась ему признаться в своих чувствах, растрогался, расслабился и опустился на круглый металлический белый стул, какие можно встретить только в старых моргах или женских консультациях.
– Надя, – он перебил ее, чувствуя прилив желания уже от одного вида стоящей перед ним Щукиной (она находилась совсем близко от него и источала совершенно дивный аромат, ее пышные волосы почти касались его лица, а сладкое дыхание опаляло его губы), – я все понял. Работы у меня – никакой, то есть может подождать. Все мои клиенты молчаливы до отвращения. Сама знаешь – с ними не поговоришь. Я готов предоставить тебе и свою машину, и себя в придачу. Ты хочешь немного отдохнуть? Хочешь, чтобы я составил тебе компанию? У тебя неприятности?
Он хотел бы поверить, что Надя пришла к нему по причине глубоко интимного свойства, но вчерашний конфликт с Чайкиным не давал ему возможности до конца отдаться этой иллюзии, и в глубине души он ожидал какого-то подвоха. Надя, которая прекрасно понимала это, решила расставить все точки над «i», придав своему визиту – для большей правдивости – совсем уж неожиданный оттенок.