– Нет, не за них, что ты!
– Тогда не вижу повода для беспокойства.
– Я испугалась за тебя, милый, – Ирина, прильнув к груди Глеба, поцеловала его в щеку. – За тебя, за тебя, дорогой. Когда я увидела нож у этого верзилы и когда негр начал прыгать, у меня сердце, как в детстве, ушло куда-то в пятки.
Жуткое чувство.
– Серьезно? – будто не веря услышанному, спросил Глеб.
– Да, да! Знаешь, я даже с места не могла двинуться. Я смотрела на нож, и у меня внутри все как окаменело. Ноги приросли к земле, и если бы меня кто заставил бежать в тот момент, наверняка я бы не смогла сдвинуться с места. Так бы и стояла, прижавшись спиной к стене.
– Да ладно, перестань. Мы уже в безопасности, нам уже ничего не угрожает.
– А письмо? – у Ирины дрогнул голос.
– Ах да, письмо… Ну, не думаю, что эти парни умеют писать, – пробормотал Глеб. – Погоди, я хочу умыться. Видишь, у меня на руке ссадина.
– Покажи, – заволновалась Ирина.
– Ничего страшного. Такие раны на мне заживают мгновенно.
– Покажи! – несколько истерично повторила Ирина и схватила правую руку Глеба.
На запястье действительно виднелась ссадина, неглубокая, но слегка кровоточащая.
– Это ужасно, Глеб! Надо чем-то прижечь, перевязать… Где твой одеколон?
– Я не пользуюсь одеколоном.
– Не спорь, пусть это называется туалетной водой, только дай мне ее…
– Ничего не надо. Достаточно лишь промыть.
Глеб отстранил от себя Ирину и направился в ванную. Там он включил воду, вытащил из кармана конверт, надорвал край. Внутри конверта оказался сложенный вдвое листок бумаги, явно вырванный из блокнота. Мелким, аккуратным почерком на листке по-русски было написано: «Необходимо встретиться. Завтра буду ждать вас внизу, в холле отеля, с десяти до одиннадцати. Олег Павлов».
– Олег Павлов… Олег Павлов… – Глеб словно пытался вспомнить, кто же это такой и что ему может быть надо. Хотя на самом деле Сиверов уже понял, откуда появился этот человек и кто послал его в их пятизвездочный отель.
«Вот и началось…» Глеб быстро промыл рану, промокнул ее салфеткой, затем подумал и протер лосьоном. По ванной комнате , распространился запах дорогого парфюма, способный успокоить Быстрицкую.
– Ну вот и порядок, – сказал Глеб, выходя к настороженно смотревшей на него Ирине.
– Покажи.
– Что?
– Рану покажи.
Глеб протянул руку. Ирина взяла ее в свои ладони, поднесла к губам и поцеловала.
– Ну что ты как ребенок! – Глебу стало даже немного неудобно.
– Я за тебя очень волнуюсь.
– Нашла, о ком волноваться. Волноваться надо за здоровье хулиганов, а не за нас с тобой.
– Что ты такое говоришь!
– Я шучу, – ухмыльнулся Сиверов и стал раздеваться.
– Я ужасно испугалась. Давай чего-нибудь выпьем? Я хочу успокоиться.
– А что у нас есть?
– У нас есть коньяк и легкое белое вино. Выбор не богатый, но все же выбор.
– Ну вот, я выпью коньяка, а ты можешь выпить вина. Так будет справедливо.
– Нет уж, и я выпью коньяка, – сказала Ирина. – Только вначале приму душ, переоденусь. Мне кажется, я вся липкая после кросса по ночным парижским улицам.
Никогда не думала, что умею так быстро бегать.
– А я даже не задыхался, – сказал Глеб, – но тоже не откажусь принять душ.
Ирина лукаво взглянула на него:
– Давай вместе.
– Вместе? Нам не будет там тесно? – так же лукаво спросил Глеб.
– Проверим. Раздевайся, раздевайся, – Ирина принялась расстегивать пуговицы на рубашке Глеба.
А он стоял, опустив руки, покорный, и смотрел ей в глаза, где видел свое отражение.
Они вошли в ванную комнату, шлепая босыми ногами по полу.
Они стояли в обнимку под теплыми, упругими струями, тела поблескивали в потоках воды. Глеб целовал запрокинутое лицо Ирины. Она иногда вздрагивала и все сильнее и сильнее прижималась к мужчине.
Минут через двадцать они, закутанные во влажные махровые халаты, уже сидели в мягких креслах, держа в руках бокалы с коньяком.
– Так от кого тебе передали письмо? – поинтересовалась Ирина.
– Честно говоря, не знаю.
– Что в нем пишут?
– Поздравляют с будущим днем рождения, – Не валяй дурака, Федор.
– Я сам не совсем понимаю. В общем, меня просят о встрече.
– Где? – насторожилась Ирина. – Мы собираемся уезжать отсюда?
– Не беспокойся, нет повода.
– Ты всегда мне так говоришь…
– А ты всегда не слушаешься.
– Я всегда беспокоюсь, – призналась Ирина, – когда тебе кто-то звонит, когда тебя кто-то спрашивает. У меня всегда ощущение от этих звонков, будто ты тут же исчезнешь. Может быть, все произойдет так же, как уже не раз происходило у меня дома. Спим, спим, я тебя обнимаю, слышу рядом твое дыхание… А когда просыпаюсь – тебя рядом со мной нет, хотя постель еще хранит твое тепло.
Вспомнив это, Ирина чуть не расплакалась, но сдержала себя. И Глеб это понял.
– Ну давай же выпьем за вас, за то, что нам так хорошо в Париже.
– Да, хорошо, пока хорошо, – с грустью произнесла женщина, – если бы не эти мерзавцы, то все было бы прекрасно.
Она хотела добавить, что если бы еще не это чертово письмо… Но опять сдержалась, смирившись с тем, что сколько она ни говорит, ничего изменить словами, да и слезами, невозможно. Каким Глеб Сиверов был, таким и останется. И у него всегда будет своя жизнь та, в которую она никогда не будет допущена, как бы этого ни хотела.
Подавшись немного вперед, Ирина почти умоляюще попросила:
– Пожалуйста, рассказывай мне оба всем.
– Что ты имеешь в виду, Ирина? Я и так всегда говорю с тобой обо всем.
– Нет, о своей работе.
– Зачем тебе это?
– Я хочу знать. Мы же вместе.
– Вот этого, дорогая, тебе лучше не знать.
– Почему лучше?
– Мы же хотим быть вместе? .
– Я должна знать, что у тебя на. душе.
– Это грязно, страшно. Зачем тебе лишние волнения, лишняя нервотрепка?
Быстрицкая чуть-чуть обиделась, уголки губ опустились. Глеб улыбнулся.
– Лучше допей коньяк, он тебя согреет, взбодрит. Хоть румянец появится, – Эта ночь будет нашей, Федор? спросила женщина, жадно глотая остатки коньяка.