Я поглядела на Натаниэля, который принес один из стульев от камина и поставил его так, чтобы у него открывался хороший вид на кровать. Натаниэль пожал плечами и улыбнулся.
Я оглянулась на Мику, и он сказал:
— Ты можешь присоединиться к нам, Мефистофель, в любое время, когда захочешь.
Лицо Мефистофеля осветилось яркой улыбкой, и он поднялся к нам на кровать. На нем все еще были джинсы, но обувь он снял. Он пополз к нам, извиваясь, и кровать была достаточно большой, чтобы ему было где развернуться. Он двигался изящно и похотливо, все его тело обещало секс, как воздух обещает дождь перед грозой. Каждому было понятно, что любой, кто способен так двигаться, сможет оправдать все ожидания. Я еще не встречала никого, кто бы умел делать такое и не сдержал обещания, данные своим телом.
Стоя на четвереньках, он прижал свое лицо к моему животу, затем, фыркнув, начал слегка водить губами по моей коже. Приблизившись ко мне, он поцеловал мою грудь, но это был легкий поцелуй, до тех пор, пока он не встал передо мной на колени. Тогда он посмотрел на меня сверху вниз, и в его глазах зажегся тот самый огонь, которым всегда горят глаза у мужчин в подобные моменты. Он наклонился, и я подняла лицо к нему. Он поцеловал меня, и на этот раз поцелуй получился совсем не нежным. Он целовал меня как Мика, засовывая мне в рот язык и прикусывая губы. Его большие руки двинулись мне за спину, но не для того, чтобы обнять, а чтобы потереться о мою кожу, подобно коту. Он прекратил поцелуй, с трудом переводя дыхание, словно ему не хватало воздуха. Я сама немного запыхалась.
— У тебя шрам на спине. Можно посмотреть?
Я просто повернулась, чтобы он мог его увидеть.
— Как ты его получила? — поинтересовался он, и кончики его пальцев уже касались шрама, деликатно прослеживая его линию.
— Сломанным деревянным колом, — ответила я.
— Ты упала на него?
— Нет, человек, находящийся под властью вампира, попытался заколоть меня.
— У меня тоже есть один, и он гораздо больше.
— Да? — поощрила его я.
Он повернулся так, чтобы я могла видеть его спину, и у него действительно оказался шрам, намного длиннее, хотя мой был шире. Мужчины всегда больше впечатляются длиной, чем шириной. Поскольку он, казалось, ожидал этого, я провела по шраму кончиками пальцев. Это была белая тонкая кривая линия справа от позвоночника.
— А ты как получил свой? — поинтересовалась я.
Он обернулся:
— Мой кузен Торн порезал меня на тренировке.
— Вы на тренировке пользуетесь настоящими серебряными клинками? — удивилась я.
— Если не использовать серебро, тогда не узнаешь свою реакцию на раны. Боль — всего лишь теория, пока тебя не ранят по-настоящему. Нужно знать, как отреагируешь на самом деле.
Я задумчиво посмотрела ему в лицо, пытаясь увидеть то, что скрывалось за этой красотой и страстным желанием.
Мика пояснил:
— Торн — один из вертигров, которых мы не взяли на встречу с тобой.
Я посмотрела на него:
— А что не так с этим кузеном Торном?
— Он пытался показать характер и обращаться со мной, как с коротышкой.
— Да, такие вещи не украшают его в моих глазах.
— Я сказал Джейку, что Торн может остаться, только если не будет создавать проблем. Если он начнет доставлять неприятности, тогда он уже не наша проблема, и ему придется уехать, — произнес Мика.
Мефистофель коснулся бугорков шрама на моей левой руке:
— Это сделал оборотень?
— Вампир, и шрам на ключице — тоже он.
Мефистофель провел по нему кончиками пальцев, потом коснулся моего плеча и блестящего плоского шрама на нем.
— Пуля, — пояснила я.
— Серебряная?
— Это было до того, как я стала человеком-слугой Жан-Клода, поэтому — нет.
Он коснулся крестовидного шрама от ожога со следами когтей, которые немного искривили его линии:
— А это?
— Ренфилд одного вампира решил, что было бы забавным заклеймить меня.
Он проследил следы когтей кончиками пальцев.
— Это — оборотень.
— Ведьма-оборотень, не ликантроп.
— Ты говоришь о ведьме, которая использовала для обращения магический пояс из шкуры одного из наших?
— Да, — сказала я.
— И что стало с этой ведьмой?
— Умерла, — ответила я.
— Так они действительно все мертвы, все те, кто причинил тебе боль?
— Да, — произнесла я.
Он посмотрел на Ашера.
— Джейк рассказал нам, что с вами сделала церковь. Можно мне посмотреть?
Ашер подошел совершенно бесшумно, так тихо, как мог научиться двигаться лишь проживший столетия. Он убрал волосы в сторону, открывая свои шрамы на лице.
Мефистофель подполз к нему на коленях и без спроса коснулся лица Ашера, и, как и у меня, проследил его шрамы кончиками пальцев. Я знала, насколько деликатным было это прикосновение, как случайное касание крыльев бабочки. Ашер никак не реагировал, пока его трогал другой мужчина.
— Мой кузен Мартино стал бы сильно завидовать.
Ашер посмотрел на меня. Я спросила:
— Завидовать чему?
— Мартино думает, что он — самый красивый мужчина на свете, но он Ашеру и в подметки не годится. Или Жан-Клоду, если на то пошло, но все равно ты — самый красивый мужчина, которого я когда-либо видел.
Ашер отодвинулся от него, позволив волосам прикрыть его лицо.
— Ты только что касался моих шрамов; ты знаешь, что это — неправда.
— Изуродована всего лишь небольшая часть твоего лица, — он потянулся, чтобы коснуться шрамов снова. Ашер повернул свою голову так, чтобы Мефистофель не смог до них дотронуться. Но тот был настойчивым мальчиком, и его большой палец скользнул по нижней губе Ашера.
Ашер отдернулся:
— Зачем ты это сделал?
— Потому что захотел, — ответил он так, словно в этом был какой-то особенный смысл, и предполагаю, что действительно был.
— Я некрасив, — произнес Ашер и начал расстегивать свою рубашку. Он расстегнул плотную белую ткань и распахнул ее так широко, чтобы выставить напоказ и гладкие мускулы, и глубокие ручейки шрамов, словно приглашая сравнить, как все выглядело "до" и "после".