Оно как по волшебству преодолело все поле, благородная морда смотрела вверх, на звезды. Когда мы достигли места у зоны ворот, неподалеку от выхода, Джек подал знак, и мы поставили тело в вертикальное положение. Пока Джек собирал разные шесты, чтобы подпереть руки, я начал понимать замысел Таба. К глазам подступили слезы, я попятился, боясь оказаться слишком близко от чего-то столь прекрасного.
АРРРХ!!! поставили в такую реалистичную позу, что казалось, она вот-вот мне подмигнет. Она пригнулась, словно собиралась прыгнуть вперед, а из открытой пасти будто раздавался оглушительный рев, которого никогда больше не услышат. Сейчас это был кошмарный труп, но через несколько часов, когда над горой Слафнисс взойдет солнце, она вполне безболезненно превратится в каменную статую. Она не станет одним из тех печальных созданий, затерянных на Кладбище душ, а увековечит Битву Палой листвы и послужит напоминанием, что тролли и люди могут действовать совместно, позабыв о многолетней вражде и кровавых битвах.
Мемориальному полю Гарри Дж. Бейкера всегда недоставало талисмана, а какой еще символ лучше представит «Боевых монстров»?
Мы вернулись к середине поля, футбольные игроки влились в толпу людей, а те лишь сейчас начали потирать глаза и хлопать по карманам в поисках ключей от машин – они уже почти позабыли, как ими пользоваться. Таб направился проверить, как там бабушка, но она выглядела вполне довольной. Наконец-то звуки вернулись к приемлемому уровню для людей с дефектами слуха. Лишь сержант Галагер стоял на месте, уперев руки в бока, и наблюдал за обычными людьми, которые только что вели себя совершенно необычно.
– Нельзя отпускать этих людей.
Это был Джек, он чистил Могучего Виктора о велосипедные цепи, обвивающие его голень.
– Почему? – спросил я.
Он махнул в сторону бездыханной горы Гунмара Черного.
– Нам понадобится помощь, чтобы стащить тело в подземный мир до зари.
– Они помогут, – сказал я.
– Кто?
– Гумм-Гуммы, – показал я. – Сделают всё, о чем мы попросим.
– Да, наверное.
– Что-то мне подсказывает, что они готовы также выслушать предложение о том, чтобы не питаться людьми.
– Думаю, ты прав, – вздохнул Джек. – Знаешь, где тут поблизости мост?
– Да.
– Ну ладно. Тогда давай начнем.
– Хорошо, только… дашь мне минутку?
Джек проследил за моим взглядом и ухмыльнулся. Он вложил меч в ножны.
– Хоть две.
Клэр пересекла поле, топая горными ботинками по выплеснувшемуся из папиной газонокосилки месиву, но не испытывала ни малейшего отвращения. Ее одежду покрывала корка немыслимых жидкостей, а лицо было заляпано смесью грязи и крови. Но тем не менее она сияла, спутанные волосы развевались сзади, она светилась той же страстностью, в которую я влюбился задолго до того, как впервые перемолвился с ней словечком неделю назад на уроке математики.
Она подошла почти вплотную, отскребая запекшуюся кровь от Доктора Икс, как любая другая девочка могла бы играть с кольцом.
– Слушай, – сказал я. – Прости меня.
– Простить? За что?
– За все. За то, что позволил тебя схватить. За то, что не понял, как ты похожа на нас.
– Все кончилось хорошо, – ответила она. – Только немного липко.
– И спектакль. Прости за спектакль.
Она засмеялась, от этого громкого хохота я растекся как масло.
– Спектакль? Ты серьезно, балдей?
– Акцент. Я же просил, – дернул плечами я. – Ты лишилась отличной роли.
– Просто куча строчек, которую пришлось учить наизусть неизвестно зачем.
– А поподробнее?
Клэр бросила на меня хитрый косой взгляд.
– Паломникам позволено руками С молитвою касаться рук святых, И жмут они друг другу руку сами, Пожатие руки – лобзанье их.
Она протянула маленькую белую ладонь, выпачканную кровью. У меня внутри все скрутило от напряжения. Я взял ее ладонь в свою.
– Но, кроме рук, даны и губы им? – спросил я.
– Да, чтоб читать молитвы, пилигрим.
– О, если так, то, милая святая,
Позволь губам молиться, подражая
Моей руке; даруй ей благодать,
Чтоб веры мне своей не потерять.
Клэр придвинулась ближе. Изодранные края ее куртки коснулись моей груди.
– Недвижными святые пребывают,
Хоть милость за молитву посылают.
– Не двигайся ж, пока не испросил
Я милости молитвами своими.
Под разбитыми прожекторами, на испорченном поле, в окружении потрепанных выживших зрителей и мешанины мертвых мы поцеловались, и еще раз. Когда я закрыл глаза, утонув в темноте удовольствия, в мозг вдруг впились две мысли как назойливые комары. Кто-нибудь разделался с желчным пузырем Гунмара, после того как я кинул его на поле? И куда, кстати, подевался профессор Лемпке?
Я позабыл об этих тревогах, когда Клэр провела руками по моей спине. Тепло ее тела слилось с моим, и в головокружительной нирване я ощутил, как ее зубы скользнули по моим губам, когда она продолжила шептать любовные строчки Джульетты:
– И на моих устах твой грех лежит.
Я поцеловал ее в щеку, в глаза, приподнялся на цыпочки и поцеловал в лоб.
– Как мило ты на это негодуешь! – сказал я ее волосам. – Отдай его назад, коль тяготит.
Она обвила меня руками в таких крепких объятиях, какими и должны быть объятия Клэр Фонтейн. Я радостно дышал в ее руках, чувствуя, как ее сердце охотника на троллей бьется напротив моего, ощущая вкус еще соленых губ воительницы своими губами. Я глядел сквозь развевающиеся завитки ее волос и увидел Таба рядом с бабушкой, он корчил рожи, сияя широкой ухмылкой с последними достижениями стоматологов.
К моему удивлению, рядом стоял и Стив Йоргенсен-Уорнер – не замечая Таба, он уставился на поле битвы с совершенно безучастным видом. Его форма была заляпана пятнами после игры, но не от битвы, и я решил, что он каким-то образом спрятался во время схватки и лишь теперь вылез наружу, чтобы обозреть ее последствия. Таб посмотрел на своего бывшего мучителя, который больше не выглядел таким пугающим. Я понял, что мой друг больше не собирается платить дань и даже, возможно, потребует, чтобы Пещера трофеев стала его владениями.
Таб довольно долго смотрел на Стива. Потом оглядел разбросанный под ногами футбольный инвентарь. Затем вдруг снова посмотрел на Стива, словно ему пришла в голову столь же блестящая мысль, как показать на экране помехи. Таб мягко отодвинул бабушку в сторонку, встал на колени и подобрал шлем «Жеребят Коннерсвиля». Лишь когда он выпрямился, я понял, что весь вечер лезло мне в глаза.