Теперь, в объятиях Риса, с Дойлом и Холодом за спиной, я не завидовала никому и ничему. Зачем мне мечтать о чьей-то внешности, если я и без того любима?
На Хафвин было белое открытое платье, очень простое, чуть ли не похожее на чехол, который надевают под нарядное платье, но незатейливое одеяние не могло скрыть ее красоты. Глядя на красоту сидхе, я понимаю, почему нас обожествляли в прошлом. Не только в магии дело; люди обожествляют красоту — или наоборот, стремятся ее опорочить.
Хафвин присела в реверансе. Я борюсь с этой дворцовой привычкой, но за века она въелась стражницам в кровь.
— Не нужен ли вам целитель, моя госпожа?
— Нет, я не пострадала, — сказала я.
Хафвин принадлежит к немногим оставшимся истинным целителям. Она умеет лечить наложением рук — под ее прикосновением закрываются раны и проходят болезни. За пределами волшебной страны ее силы уменьшились, но так происходит со многими нашими способностями.
— Слава Богине, — сказала она, тронув меня за руку, обнимавшую Риса. Чем дольше мы были вдали от верховных дворов фейри, тем проще стражи начинали относиться к прикосновениям. Искать утешения в объятиях и прочих дружеских прикосновениях считалось низкой привычкой, подобающей только малым фейри. Сидхе должны быть выше таких глупостей. Вот только я никогда не считала глупостью обнять друга; мне нравится, когда кто-то близкий находит во мне опору или наоборот — дарит мне утешение и тепло.
Хафвин коснулась меня лишь на секунду. Королева Воздуха и Тьмы, моя тетушка, либо посмеялась бы над ее детской слабостью, либо извратила и опошлила значение этого жеста доброты. На всех слабостях нужно сыграть, всякую доброту извести под корень.
Навстречу нам, не сняв передника, вышел Гален. Передник, впрочем, был белоснежный и вполне подошел бы для телевизионного кулинарного шоу. Дома на кухне у него был прозрачный фартук, который он носил на голое тело — он знал, какой эффект это на меня производит. Но сейчас Гален переживал страстный роман с кулинарным каналом и потому завел несколько более практичных фартуков. Под фартуком на нем была темно-зеленая майка и шорты цвета хаки. Цвет майки подчеркивал зеленоватый оттенок его кожи и коротко стриженных волос. Единственной уступкой моде Неблагого двора на длинные волосы была тонкая косичка, спускавшаяся до колен. Из всех сидхе, которых я знаю, он один по собственной воле стригся так коротко.
Рис меня отпустил, чтобы не мешать моему тесному контакту с шестью футами стройной Галеновской красоты. Гален сгреб меня в охапку и я вдруг оказалась в воздухе. В его зеленых глазах плескалась тревога.
— Мы включили телевизор всего несколько минут назад. Такая лавина стекла! Ты могла серьезно пострадать.
Я провела пальцами по его лицу, разглаживая тревожные складки, которые никогда не станут морщинами. Сидхе взрослеют, но не старятся. Но так всегда у бессмертных, верно?
Он наклонился навстречу моим губам; мы поцеловались — в его поцелуе была магия, как в объятиях Риса, но если магия Риса гудела как электромотор, то энергия Галена ласкала мне кожу весенним ветерком. Его поцелуй наполнил меня ароматом цветов и первым весенним теплом, что приходит, когда снег едва стаял и вновь пробуждается земля. Сама весна пролилась на меня в этом поцелуе. Когда мы оторвались друг от друга, я едва сумела восстановить дыхание, глядя на Галена ошалевшими глазами.
Он смутился:
— Прости, Мерри, я просто переволновался. Я так рад, что ты уцелела!
Его глаза не изменились — их красивый зеленый цвет остался прежним. По его внешности труднее было догадаться, что он во власти магии, но единственный поцелуй выдал это еще вернее, чем светящиеся глаза или кожа. Если бы мы стояли в волшебных холмах, у его ног могли бы вырасти цветы, но на асфальте цветы не растут. Продукты человеческой технологии защищены от воздействия нашей магии.
Из-за двери донесся мужской голос:
— Гален, тут у тебя что-то убегает! Я не знаю, как его ловить!
Не отпуская меня, Гален с улыбкой повернулся к дому.
— Пойдем спасать кухню, пока Аматеон с Адайром не устроили там пожар.
— Ты их оставил присматривать за нашим обедом? — спросила я.
Он весело кивнул, шагая к открытой двери. Он нес меня без всякого усилия, словно мог нести вечно. Может быть, и мог.
Дойл с Холодом поравнялись с нами с одной стороны, а Рис с другой. Дойл спросил:
— Как это тебе удалось завербовать их себе в помощники?
Гален просиял в той улыбке свойского парня, которая любого заставляла улыбнуться в ответ. Даже Дойл не мог устоять перед ее обаянием — он тоже блеснул белоснежными зубами на черном лице в ответ на искреннее дружелюбие Галена.
— Попросил, — сказал он.
— А они просто взяли и согласились? — спросил Холод.
Гален кивнул.
— Ты бы видел Иви за чисткой картошки! — ухмыльнулся Рис. — У королевы он бы только под угрозой пытки на такое согласился.
Мы все, кроме Галена, вытаращились на Риса.
— То есть Гален и правда просто попросил, а они согласились? — спросил Дойл.
— Ага.
Мы переглянулись. Интересно, подумали ли стражи о том же, что и я, — что хотя бы некоторые из наших магических способностей за пределами холмов отлично действуют. У Галена они, кажется, даже росли. И это было не менее интересно и неожиданно, чем все остальное, что случилось за день, потому что если сегодняшнее убийство казалось невозможным — фейри просто нельзя так убить, как это было сделано, — то и магия сидхе просто не может возрастать за пределами волшебной страны. Два невозможных события в один день. Это начинало напоминать Алису в Стране чудес — но ее Страна чудес была волшебная страна, и все ее чудеса остались в ней. Наши чудеса случились не по ту сторону кроличьей норы. «Все любопытственней и любопытственней», — подумала я вслед за девочкой, дважды посетившей страну фейри и вернувшейся домой целиком, а не частями. Из-за последнего обстоятельства никто и не верит, что ее путешествие случилось наяву. Волшебная страна не дает второй попытки. Но может быть, внешний мир милосердней? Пожив в мире, где не так много бессмертных существ, начинаешь надеяться на второй шанс. Но среди нас, изгнанников-сидхе, мы с Галеном были самыми молодыми, нам никогда не поклонялись как богам. Так может быть, это не второй шанс, а первый? Вопрос был в том, на что это шанс. Потому что если Гален способен запросто подчинять себе сородичей-сидхе, то у людей шанса устоять нет.
В темном просторе пляжного домика — «домища» было бы вернее — светилась только кухня, выгороженная в углу. Будто освещенная пещера в сгущающихся сумерках, и в круге света лихорадочно суетились Аматеон с Адайром. Они оба ростом в шесть футов с хвостиком, широкоплечие; руки под рукавами современных футболок бугрились мышцами, наработанными в веках упражнений с оружием. Заплетенные сложным узлом медово-каштановые волосы Адайра спускались до лопаток; расплетенные, они достали бы до пят. У Аматеона медно-рыжие кудри были забраны в хвост, доходивший до колен — они вспыхнули яркой пеной, когда он нагнулся к дымящей духовке. Вместо штанов они носили килты. Шестифутовые бессмертные воины нечасто впадают в панику, но когда они мечутся по кухне с кастрюльками в руках и озадаченно заглядывают под крышки — зрелище возникает ни с чем не сравнимое.