– Нет… Просто хочу проверить себя на выдержку…
… Она упала прямо в зале, едва не ударившись головой о ножку железного стола. Лицо ее стало почти фиолетовым от неоновых отвратительных и искажающих все живое ламп. Чайкин принялся приводить Наташу в чувство. Они познакомились.
– Сегодня день такой… Меня тоже стошнило, – вдруг вспомнила Юля, когда Наташа уже сидела на диванчике в закутке, где Чайкин обычно ел и спал в перерывах между работой, и держалась за голову.
– Ну что, госпожа Зима, проверила себя? – ухмыльнулся Леша, уплетая за обе щеки бутерброд с колбасой и запивая его соком.
– По-моему, вы едите колбасу моего Барсика…
Юля проводила Наташу в машину и вернулась к Леше. Рассказала ему о том, на что решилась, оказавшись в информационном центре, после чего они договорились, что сегодня вечером он позвонит ей и скажет о том, что Крымов якобы приехал и ждет ее у входа в консерваторию в восемь вечера. Если там в условленное время появятся Харыбин или Аперманис, это будет означать, что в игру включилась серьезная организация, шутки с которой плохи…
– Ты не переживай раньше времени, – вдруг принялся успокаивать ее Чайкин, – может, твоя дуреха действительно следит за тобой просто так, из любопытства… Или же она… влюбилась в тебя.
– Ты все шутишь, Чайкин? Доедай свою колбасу и иди работать. Главное, что меня успокаивает, что на твоем столе нет и не было Крымова.
– Ну и шуточки у тебя, Земцова, еще похлеще крымовских…
– С кем поведешься, – сказала она уже сквозь слезы.
* * *
Пока Наташа кормила своего толстого и пушистого оранжевого кота, Юля осматривала квартиру.
– Все, что ты здесь видишь, – Наташа уже не «выкала», как прежде, и вела себя более свободно, – мамино. Это ее квартира. Когда она уезжала к тетке, наставляла меня, все говорила о замужестве, что мне обязательно надо выйти замуж, но не за первого встречного, конечно, а за человека приличного, порядочного и с деньгами. Она, бедняжка, так устала от постоянного безденежья…
Обстановка однокомнатной крохотной квартирки была скромная, если не сказать убогая. Колченогие стулья, старый потертый диван с выпячивающейся сквозь зеленую шерстяную ткань обивки толстой пружиной, круглый, похожий на дачный, еще, наверное, довоенного образца стол, этажерка с ровными рядами книг, многие из которых совсем новые, дорогие.
– Это ты собираешь библиотеку?
– Конечно, я, кто же еще?
Юля обратила внимание на то, что большинство новых книг связаны с кино. Она спросила об этом.
– Кино? Это ты точно заметила. Кино для меня – это все. Я собираю мемуары известных актеров и актрис, режиссеров, приношу из библиотеки списанные журналы и газеты с интересными снимками и статьями. Ты вот не заметила, а ведь у меня новый телевизор. И видеомагнитофон. Это мама моя еще не видела…
– А деньги? Откуда деньги, если не секрет?
– Секрет. Но только не для тебя. Дело в том, что я зимой ночевала не дома… – Наташа залилась краской.
– У тебя есть парень?
– Если бы… Нет, просто я ночевала в библиотеке, отсюда, собственно, и начались наши неприязненные отношения с моей заведующей. Дело в том, что она откуда-то узнала, что я практически живу в библиотеке, ем, сплю в гардеробе на раскладушке, разогреваю себе еду на плитке… А ведь это же категорически запрещено, тем более тумбочка с плиткой находилась через стенку от книгохранилища.
– Ничего не поняла… Почему ты ночевала на работе?
– Честно?
– Конечно, честно.
– Сдавала свою квартиру. – И тут же, словно оправдываясь, Наташа добавила: – Но ненадолго. Я не могла больше оставаться в библиотеке… Помучилась, понервничала, зато заработала. Купила телевизор, видеомагнитофон, кассеты, книги, а еще… меду и топленого масла. У меня еще никогда не было так много денег, поэтому я однажды накупила шоколада, объелась им, у меня даже сыпь пошла по всему телу, а лицо покрылось пятнами… Так что во всем должна быть мера. А кино… Кино – это же иллюзия. Я смотрю кино и перемещаюсь отсюда куда-то далеко и переживаю много чувств, о каких раньше и не подозревала… И даже любовь. Если актеры играют профессионально и я верю им, то мне кажется, что на экране я, а не они, и что это у меня такое красивое лицо и точеная фигурка… Словом, я такая же провинциальная дура, как многие вокруг. Да только они это скрывают, а я вот тебе рассказала.
– Ничего ты не дура, а что касается иллюзий, то мне знакомо это чувство, я и сама люблю кино, увы, последнее время у меня у самой жизнь похожа на кино – сплошные драмы… Но не будем о грустном. Ты покормила своего кота?
– Подожди. Раз мы уж заговорили о кино. Знаешь, я еще тогда собиралась тебе сказать, что видела твою ненормальную у нас в библиотеке. Я не могла завести ей формуляр, так она отправилась к нашей заведующей, а та ей все устроила… Но не в этом дело. Не такая уж она и ненормальная. И тоже интересуется кино. Она взяла несколько журналов о кино и энциклопедию…
– Да? – удивилась Юля. – Вот это новости. Теперь поподробнее, пожалуйста…
* * *
В ее блокноте появилось много новых записей, частью которых она была обязана Наташе Зиме, остальными же – девушке Зине. Юля, понимая, насколько в будущем ей может пригодиться сотрудница информационного центра, решила оплатить ее работу стодолларовой купюрой.
«11. Электронный адрес принадлежит правительственному работнику по имени Шалый Виктор Андреевич».
Через Корнилова ей удалось узнать, что этот Виктор Андреевич – чисто административный работник, тихий и не имеющий веса не то что в правительстве города, но и в собственном отделе, занимающемся сельским хозяйством области. Так, мелкая сошка. Кроме того, он предпенсионного возраста, за что его пока еще и терпят на такой высокооплачиваемой должности. Но фамилия Шалый напомнила ей еще об одном Шалом – директоре фирмы «Фарма-Инвест», почти официальном любовнике погибшей Марины Бродягиной. Только того звали Андреем Викторовичем, и он запросто мог оказаться сыном Виктора Шалого. Как бы то ни было, но это именно Шалый-старший принял ее электронное письмо, которое она отправила из загородного дома Крымова, причем наобум, воспользовавшись скупой корреспонденцией, присланной, в свою очередь, на имя Крымова. Следовательно, Шалый-старший и передал кому-то о ее желании встретиться, а поскольку обратный адрес у последнего письма выходил как крымовский, значит, и тот, на которого работал старик, каким-то образом имеет отношение к исчезновению Крымова. И человека этого Юля видела собственными глазами.
«12. Составить фоторобот человека, пришедшего на встречу».
И вот, наконец, самое трепетное, самое невероятное, о чем она узнала только что и что носила, как ребенка, под сердцем, боясь, что его кто-то сглазит или кто-то, кто ничего не должен об этом знать, узнает от той же продажной и чрезмерно исполнительной Зины: