Значит, уже муж. Значит, была свадьба или, скорее, скромное венчание. Наверняка его приглашали, но он все пропустил, отгородился своим горем от чужого счастья. Тогда счастье казалось ему непозволительным и оскорбительным. Впрочем, и сейчас ничего не изменилось.
– Вы голодны, Август Адамович?
Он не знал, разучился чувствовать свое тело, перестал прислушиваться к его просьбам и мольбам уже давным-давно.
– Голоден. Наверное.
– Вот и хорошо, а у нас уже все к столу готово.
В доме пахло болезнью. Этот запах лекарств и человеческих страданий Август помнил очень хорошо. В его собственном доме пахло так же, когда Дуня болела.
– Моя бабушка. – Анастасия ответила на его невысказанный вопрос. – После того как Федор ушел, она слегла. Иногда мне кажется, что она держалась лишь ради того, чтобы дождаться встречи с ним, а теперь ее здесь ничего не держит.
– Мне очень жаль. – Банальность, но ничего другого на ум не приходило. Спрятавшись за собственной бедой, он разучился соболезновать чужой беде.
Виктор появился, когда Август вымыл руки и присел к застеленному льняной скатертью столу, вошел стремительным шагом и, не замечая незваного гостя, поцеловал сначала жену, потом Анюту.
– Вот я и дома, девочки! – сказал приглушенным голосом, наверное, боясь потревожить покой той, кто была уже не в силах выйти к столу, и лишь потом увидел Августа.
– Мастер Берг! – в его голосе слышалось удивление пополам с радостью. Ему и в самом деле были рады, надо же… – Вы пришли.
– Я пришел. – Август пожал протянутую руку и даже попытался улыбнуться. – Нам нужно поговорить.
– Поговорим. – Виктор кивнул. – Непременно поговорим, Август Адамович, но сначала давайте поедим. Наша Ксения замечательно готовит. Вы должны непременно попробовать ее пироги с зайчатиной.
В гостиную вошла крупная, широкая в кости женщина. Судя по округлому животу, она была беременна. На ее лице была улыбка, Августу показалось, что жалостливая. Эта женщина его жалела и жалость свою не считала нужным скрывать. Наверное, раньше Август оскорбился бы, но те времена прошли. Сейчас он лишь благодарно кивнул, когда Ксения поставила перед ним дымящуюся тарелку.
Ели молча, но молчание это не казалось тягостным. Так бывает в кругу сплоченной семьи, где каждый знает о другом все самое главное, где не нужны лишние слова. Оказалось, что Август все-таки голоден, причем настолько, что не отказался от добавки, а потом и от фирменных пирогов с зайчатиной. Зайчатину принес Кайсы, Август был в этом почти уверен. Как и в том, что резная свистулька, которой похвасталась перед ним Анюта, – это тоже его рук дело. Нож Кайсы умел не только убивать, но и создавать такие вот удивительной красоты вещи. У свистульки был громкий, но мелодичный голос. От звука его Анастасия вздрогнула, погладила девочку по голове, что-то шепнула на ухо, и та, прихватив со стола пирожок, снова убежала на двор.
– Это для Теодора, – сказал Виктор с какой-то несвойственной ему лаской. – Они друзья – не разлей вода.
– Это хорошо. – Август дожевывал свой пирожок и размышлял, как рассказать этим двоим о том, что их девочке грозит опасность. Поверят ли? Должны поверить. А он должен хотя бы попытаться.
И он рассказал о визите албасты и о состоявшемся разговоре.
Поверили. По крайней мере, Виктор поверил. И это хорошо, значит, половина дела сделана, албасты будет рада. Если она вообще умеет радоваться.
– Вам нужно уехать. – Он взял последний пирожок и с сожалением посмотрел на опустевшее блюдо. – Она так сказала.
– У нас не получится. – Анастасия заговорила первой, не дожидаясь, пока муж примет решение. Евдокия тоже так делала, решала за него, за них обоих. Сердце засбоило, и захотелось напиться. Интересно, если попросить, нальют? Не нальют, их жалость иного рода, они не станут помогать ему в саморазрушении. – Анечке нельзя уезжать далеко от озера. К тому же моя бабушка тяжело больна. Она при смерти. – Анастасия не всхлипывала, не заламывала руки, но говорила так, что сразу становилось ясно, как сильно она любит свою бабушку. – Доктор сказал, она не перенесет дорогу. Понимаете?
Он понимал. Ну что же, свое дело он сделал, обещание сдержал. Можно уходить. Вот только уходить никуда не хочется. Этот дом околдовал его, взял в плен, заманив покоем и пирожками с зайчатиной. Или не дом, а люди, в нем обитающие? Живые, настоящие, не разучившиеся улыбаться, несмотря ни на что?
– Я думаю… – Август прикрыл ладонью пятно на рубахе, одно из бесчисленных пятен, – что можно отвезти девочку в Пермь. Она сказала, что озеро ее отпустит, что серебро в ее крови спит и, возможно, вообще никогда не отзовется. И я склонен ей верить. Она пытается помочь.
Он тоже пытался помочь, пусть неуклюже, как получалось.
– Я могу поехать с Анечкой. – Ксения вопросительно посмотрела на Виктора. – Я присмотрю за ней, пока тут… – она вздохнула, – все не решится. А вы с Трофимом можете нас навещать, – добавила она и погладила себя по животу.
Обратно на остров его в тот день так и не отпустили. Нашлась тысяча причин, чтобы Август остался в этом гостеприимном доме. И он остался, позволил себе маленькую человеческую слабость.
Они сидели под старой яблоней, распаренные, разомлевшие после истопленный Трофимом бани, когда Виктор заговорил о том, о чем не хотел говорить при Анастасии.
– В городе ходят слухи, что Злотников возвращается и собирается обосноваться на Стражевом Камне.
– Хорошо. – Август отодвинул кружку с холодным квасом, улыбнулся и, не глядя на Виктора, сказал: – А я уж думал, что не дождусь.
– Не отступитесь?
– А ты отступился бы? – Все-таки на Виктора он посмотрел. Мальчишка, ошалевший от любви и потому глупый и беспомощный в своем счастье. Берг и сам был таким всего каких-то полгода назад – глупым и счастливым. И теперь он знает, как легко можно все потерять. А Виктору есть что терять, у него жена, ее бабушка, Анечка, Трофим с Ксенией и мальчонка, имя которого Август все никак не мог запомнить. Собака вот…
Дог, лежащий у ног Виктора, словно почуял мысли Августа, вскинулся, посмотрел внимательным взглядом.
– Отступился бы? – повторил Август свой вопрос.
– Не знаю. Я, честно сказать, даже думать о таком боюсь.
Боится. Он тоже боялся, слишком уж нереальным, слишком хрупким было его нечаянное счастье. Не уберег, разбилось счастье, разлетелось на осколки, и в душе теперь вместо любви лишь черная ненависть и неживая албасты сердечной подружкой.
– И не думай, не надо тебе об том думать. Ты вон за девочкой присматривай. Необычная эта девочка, сам понимаешь. Хорошо, что защитников у нее теперь много. Ты, Трофим твой. Да и Кайсы, как я посмотрю, за внучку любому горло перегрызет. Преставится графиня, и вы уезжайте. Незачем вам себя в этой глуши хоронить. Нет для тебя больше в Чернокаменске занятий. Маяк давно готов, службу свою он сослужил… – Август замолчал, из хлебного мякиша принялся лепить маячную башню. Получалось красиво.