– Женя, ваших подруг убили. Вы, как никто другой, знали их. Скажите, что могло послужить мотивом этих страшных преступлений? Что связывало Иру с Зоей помимо любовных отношений с Бобрищевым? Ведь этих молодых женщин лишили жизни, причем сделал это один и тот же человек, скорее всего мужчина. За что? Подумайте хорошенько и вспомните, не рассказывали ли они вам о каких-нибудь встречах, знакомствах, новых романах? Ведь Зоя ждала ребенка, не говорила ли она вам о мужчине, которого встретила, скажем, в Москве?..
– Да не была она ни в какой Москве! Все это чушь собачья! Что ей там делать? – Холодкова выпалила это на одном дыхании, сильно нервничая, от чего на лице ее появились красные пятна.
– Почему вы так уверены, что она не была в Москве? – спросила Юля, не желая открывать ей правду о Пресецкой, которая выехала из С. в Москву 26 мая, а вернулась обратно лишь 10 июня.
– Да потому, что я знаю Зою. Она – человек очень тяжелый на подъем.
– Хорошо, оставим это. Тогда ответьте мне, пожалуйста, откуда у нее было столько денег? Ведь ее квартира ломится от дорогих вещей! И еще: зачем она устроилась в «Эдельвейс», если у нее и без того было на что жить…
«И это еще мягко сказано», – подумала про себя Юля.
– Она была на содержании у мужчин, это же ясно.
– У кого именно, вы можете назвать этих людей? Вы знакомы с ними? Фамилии, имена, адреса, телефоны! Кому, как не вам, знать о Зое! Да и об Ирине тоже!
– Я знаю только про Бобрищева, потому что у них именно с ним была наиболее продолжительная связь. Что же касается других любовников моих подруг, то это были, как правило, случайные знакомства, о которых они не любили говорить…
Юля понимала, что Холодкова лжет, но ничего не могла поделать. Три одинокие женщины, встречаясь, первым делом обсуждали свою личную жизнь. Уж во всяком случае, это касалось Ирины Званцевой. Она сама могла в этом убедиться в поезде, слушая признания своей попутчицы и поражаясь, как много стрессов приходится переживать женщине с неустроенной личной жизнью, пока она находится в поиске мужа.
Безусловно, Холодкова знает имена и фамилии приятелей Зои и Иры, и если она скрывает их даже теперь, когда подруг нет в живых и любая информация может быть полезна для следствия, значит, на это должна быть какая-то веская причина? В другой ситуации ее молчание расценивалось бы как проявление уважения к чужим тайнам. Но ведь не сегодня, когда два тела лежат в морге!
И тогда она решилась и сказала то, что приберегла как раз для подобного случая. У нее уже не было выбора.
– Хорошо, представим, что вы действительно ничего не знаете о других мужчинах, с которыми они встречались. Или не хотите говорить. Это ваше право. Но тогда скажите мне, разве вам не приходило в голову, что следующей жертвой можете стать… вы?
Женя взялась за голову и закрыла глаза. И так просидела несколько секунд.
– Вы и дальше будете молчать? – У Юли кончалось терпение.
Время шло, ей предстояло еще съездить на квартиры обеих жертв, чтобы еще раз осмотреть их, возможно, встретиться с соседями, поговорить. А вдруг все же кто-то видел человека, входившего или выходившего из квартиры Иры Званцевой или Зои Пресецкой, и мог бы описать убийцу.
Сейчас же перед ней сидела потенциальная жертва, чьи волосы были так же длинны, как и у погибших женщин, и могли быть так же острижены, а голова обрита наголо… Но она либо не хотела признаваться себе в этом, либо была уверена, что ее минует рука преступника.
Холодкова подняла голову. Она смотрела на Земцову затравленным взглядом, к которому примешивалась злость. Юля много бы дала, чтобы узнать, какие чувства переживает сидящая перед ней женщина и какие тайны сокрыты в ее маленькой смешной голове с копной темных волос, небрежно стянутых в узел на затылке.
Наташа, которая во время их напряженного разговора не раз входила в комнату, чтобы принести чай, пирожки и затем убрать со стола, как бы между прочим заметила:
– Вообще-то я хотела в парикмахерскую…
Холодкова вздрогнула и оглянулась, словно не поняла, кто сказал эту фразу.
– Парикмахерская… – произнесла она сухими губами и тяжело вздохнула. – Какое тихое и приятное слово. Как бы мне хотелось, чтобы все, что случилось с моими девочками, оказалось дурным сном. Чтобы мы по-прежнему встречались, говорили о парикмахерских и магазинах, пили чай или вино, перезванивались по телефону… Чтобы к нам вернулась спокойная и размеренная жизнь, пусть даже мы жили бы трудно и без денег… – она всхлипнула. – Неужели я больше никогда не увижу их?
– Женя, я предлагаю вам провести сегодняшнюю ночь здесь. Вам опасно появляться дома. Убийца может оказаться душевнобольным человеком, и тогда вам грозит опасность. Пусть Наташа сходит в парикмахерскую, я отправлюсь по своим делам, возможно, мне придется установить возле вашего дома наблюдение, а вы пока побудьте здесь. Посмотрите телевизор, отдохните, полистайте журналы, у меня их много…
– Но вы же не знаете, где я живу, – сказала она, склонив по-птичьи голову набок и не спуская с Юли глаз. – И где вы возьмете людей, чтобы установить наблюдение?
– Пусть это вас не беспокоит. Бобрищев заплатил нам, чтобы мы нашли убийцу Зои, а потому мне надо работать. Что касается адреса, то вы мне его сейчас продиктуете…
Холодкова заозиралась по сторонам прямо как тогда, в прокуратуре, словно и здесь, в Юлиной квартире, она все еще надеялась найти кого-то, кто помог бы ей справиться с охватившей ее растерянностью. Но что за ней кроется, кроме страха? И чего именно она боится? Того, что будет третьей по счету среди жертв, которых наметил маньяк-убийца? Или собственного разоблачения?
– Вообще-то у меня несколько квартир, – осипшим от волнения голосом пробормотала Женя, обнимая свои худые плечи костистыми руками и поеживаясь от озноба. – Какой адрес вам дать?
– Женя, вы должны дать мне адрес квартиры, в которой постоянно проживаете, разве непонятно? Вы что, не заинтересованы в том, чтобы обеспечить себе хотя бы какую-нибудь безопасность? С одной стороны, вы выглядите крайне напуганной, а с другой – задаете странные вопросы. Если хотите, можете прямо сейчас отправиться к себе домой…
– Нет, извините, кажется, я на самом деле сказала что-то не то… Просто у меня в голове не укладывается, что какая-то тварь может преследовать теперь и меня… Я не вижу в этом никакого смысла…
– В поступках маньяка, как правило, нет никакого смысла. И если он есть, то ведом лишь ему самому. Предположим, это какой-то ваш знакомый, который знает вас троих…
– Нет! – почти крикнула она и покраснела, словно испугавшись собственного голоса. – У нас не было и нет такого знакомого! И вообще я представить не могу, какая причина или связь может существовать между нами, чтобы вызвать желание убить… нас…
– Тогда тем более вам надо поостеречься и оставаться здесь хотя бы до тех пор, пока мы не выйдем на след преступника. Если у вас и на это есть что возразить мне, то выкладывайте сразу, пока я не ушла.