– У тебя есть где жить?
– Есть, – кровь загустела от этих слов и ударила в голову. – Хочешь, можем прямо сейчас поехать ко мне.
– У тебя полы не вымыты и гора грязной посуды. Не люблю беспорядок.
Это был шок. Так с ним еще никто не разговаривал. Женщины инстинктивно боялись его и рядом с ним лишались воли. Только не Мэй.
– А у тебя что за имя: Мэй? Таких имен не бывает. Тоже кликуха?
– Мэй меня звал один человек. Мэй – это что-то невесомое, похожее на ветер, на мечту. Вот поэтому мне и нравится, когда меня зовут Мэй. Но если хочешь, я, как и все, тебя буду звать Муром. Мур – бархатное имя. И глаза у тебя бархатные. И руки. Думаю, ты хороший, Мур, добрый. Но только не думай, что я буду перед тобой размазывать слезы и сопли умиления. Я уже взрослая девочка. Единственно, что мне от тебя нужно, это чтобы ты помог мне в одном деле.
Он вдруг подумал, что она попросит его убить кого-то. Возможно даже, того лощеного чистенького бобрика, хлещущего водку за соседним столиком и бросающего на них все более потерянные взгляды.
– Слушаю.
– Мне подарили браслет. С сапфирами. Вещь ценная, точнее, бесценная.
– Надо продать?
– Не совсем… К этому браслету есть еще кольцо и серьги. И они находятся здесь, в Москве. Надо узнать, у кого именно и за сколько тот человек сможет их продать. Вот и все. Твои комиссионные – три процента.
– Сколько?
– Тогда два, – жестко поправилась она. – Поверь, это очень большие деньги.
– А где браслет?
– Здесь, у меня… – с этими словами Мэй достала из сумочки цветную фотографию. Потертую, переломленную в двух местах, из чего Мур сделал вывод, что изображенные на ней украшения ищут уже давно и безуспешно. – Коллекционеры знают, кому раньше принадлежали эти безделицы, поэтому ты легко справишься. Так что, Мур, за дело. Держи фотографию. У тебя есть дома телефон?
Он никому и никогда прежде не давал номер своего телефона, но Мэй стала в его жизни приятным исключением. Ему показалось, что они одной крови. Одной плоти. Что они – одно целое. И он продиктовал ей номер телефона своей маленькой квартирки в центре города.
– Когда мне тебе позвонить?
– Послезавтра, – не раздумывая ответил Мур. – А кто этот хмырь? Твой муж? Любовник? Подельщик?
– Никто. Пока никто… А там видно будет.
С этими словами она поднялась, изогнулась всем своим красивым телом, затянутым в тонкую, похожую на кожу змеи, ткань и послала ему воздушный поцелуй.
Так Мэй вошла в его жизнь. Вошла и перевернула все его представления о женщинах и деньгах. Это Мэй развила в нем неистребимую жажду денег и наслаждений. Провинциальные вдовушки теперь интересовали его меньше всего. Тамбов и ему подобные тихие города канули в Лету, уступив место необъятному миру. Перед Муром раскрылась Европа. После первого дела с гарнитуром работы Фаберже, о котором шла речь в их первую встречу в ресторане, когда Мур получил свои проценты, появились новые дела, и Мур почувствовал вкус настоящих денег. Они перепродавали драгоценности, и в их действиях не было ничего криминального. У Мэй были связи, но на встречи с заинтересованными лицами она ходила без него. Не потому, что не доверяла, просто таков был их уговор. Мур не раз думал о том, что, будь на его месте другой, Мэй не поздоровилось бы и рано или поздно ее нашли бы в канаве с проломленной головой. Но, с другой стороны, убивать Мэй не имело смысла. Ведь это с ее помощью они находили покупателей на краденные неизвестными лицами драгоценности. Счет шел на сотни тысяч, а иногда и миллионы долларов. И, что самое удивительное, ни Мэй, ни Мур не умели удержать эти баснословные деньги при себе. Они разлетались с невиданной скоростью и оседали не в банках, а в ресторанах, дорогих европейских гостиницах, курортах, казино… Мэй не умела и не хотела копить деньги. Ее раздражали разговоры о вложениях в недвижимость, у нее не было ни малейшего желания открыть свое дело или купить какой-нибудь завод или фабрику. Она хохотала ему в лицо, когда он только касался этой темы. И Мур чувствовал, что рано или поздно это закончится. Как закончатся деньги. И вот в один прекрасный день Мэй исчезла. Она не пришла в назначенное время в назначенное место. Ее не было дома, не видели ее и в тех злачных местах, где она любила бывать вместе с Муром. Последняя сделка, сулившая сотни тысяч долларов, сорвалась или, думал Мур, его просто кинули. И вот тогда он понял, что без Мэй он никто. У него не было выхода ни на одного антиквара, ни на одного западного ювелира. Мостиком между Москвой и Европой всегда оставалась Мэй. И вот она исчезла. Так же неожиданно, как и появилась в его жизни. Теперь в просторной новой квартире Мура с видом на Москву-реку никто не прибирался, никто не стирал его сорочки, не варил ему кофе. Его любовница бросила его, даже не попрощавшись. А ведь он рядом с Мэй стал лучше, он изменился, поправил свое здоровье, привел в порядок зубы, волосы, кожу, ногти, легкие, наконец… Мэй заботилась о нем, постоянно твердила, что главное в жизни – это здоровье. И вот теперь ее нет. Как будто у Мура отняли ногу или руку. Ему было трудно без нее. Особенно первое время. Он был один в пустой квартире, которую они так и не удосужились обставить. Лишь в спальне стояла огромная кровать да испанский туалетный столик, заставленный флаконами Мэй.
И Мур стал пить. Так продолжалось несколько месяцев. Мэй не появлялась. И тогда Мур полетел в Лас-Вегас и, поселившись в отеле, за одну неделю спустил все имевшиеся у него деньги. Он пил и играл, проводил ночи с проститутками и стал находить особое удовольствие в унижении женщин. В каждой рыжей девушке он видел Мэй и с трудом сдерживал себя, чтобы не ударить ее. Он понимал, что стоит ему избить проститутку, как ему самому не поздоровится. Он знал нескольких местных сутенеров, а потому был хорошо знаком с их порядками. Тогда он вернулся в Москву и в первый же вечер в ресторане подцепил одну немолодую даму, сорящую деньгами. Ее сумочка была просто набита долларами. Через сутки ее тело с простреленной головой нашли под Коломной, в кустах… Так Мур вернулся к своему прежнему занятию. Он снова стал убийцей. Но если раньше, убив жертву, он испытывал смутные чувства, похожие на жалость или сострадание, то теперь чувств не было никаких. Он перестал видеть в женщинах живых людей. Они казались ему тряпичными куклами. И если раньше, для того чтобы прибрать к рукам чужое, ему приходилось жениться, то теперь он занимался тривиальным разбоем: просто проникал в квартиру своей любовницы и, убив жертву, грабил. Иногда, если ему везло и в квартире оказывалось много наличных, со своей следующей жертвой он встречался дольше, ровно столько, сколько требовалось на то, чтобы спустить все деньги. После этого он убивал ее, и все начиналось снова.
Ему перестали сниться сны. А страх, живший в нем все эти годы, страх убийцы, исчез. Он вдруг понял, что его никогда не поймают. Что он заговоренный.
Он много ездил, путешествовал. Когда были деньги, много денег, он бывал в тех местах, где они были с Мэй. Это были красивые города: Париж, Дрезден, Рим, Вена, Прага… Но без Мэй все было не так. Ему не хватало ее присутствия рядом с собой, звучания ее голоса, ее смеха… Он тосковал по ней и одновременно ненавидел ее. И вот однажды в Париже он напал на ее след. В одном из отелей он увидел человека, с которым она разговаривала три года тому назад, когда Мур привез ей из Москвы чудный изумрудный гарнитур. Узнав у портье имя этого человека, он понял, что удача улыбнулась ему. Это был тот самый Арчи, с которым Мэй подолгу беседовала по телефону, договариваясь об очередной встрече. Арчи Вудз, англичанин, известный лондонский антиквар, богатый человек. Мэй хорошо говорила по-английски, в то время как Мур не знал ни одного языка, кроме русского. Быть может, именно поэтому она так спокойно общалась с этим Арчи по телефону в присутствии Мура, потому что знала – он все равно не поймет ни слова. Но ведь она произносила имя: Арчи! Портье, который выдал Муру всю информацию о Вудзе за сто франков, вероятно, пожалел, что не знает о нем больше. Он чувствовал, что русский гость всерьез заинтересован в Вудзе. Быть может, поэтому вечером этого же дня он позвонил Муру в номер и на ломаном русском сказал, что знает адрес Арчи Вудза в Дартфорде, что неподалеку от Лондона. А спустя несколько часов после того, как Мур заплатил ему за адрес еще двести франков, расторопный портье принес ему адрес дамы, приехавшей вместе с Вудзом, но остановившейся в соседнем номере. Так Мур впервые услышал имя Эдит Чефлин. А через двое суток она уже была в его постели…