– Тоже верно.
– Да и следы должны были быть в нескольких направлениях. А что собака? Она могла взять любой след, какой ей скажут. Я сама-то знаю, что я ни в чем не виновата. Я жила в этом доме, убирала, готовила, стирала, а теперь вот прячусь от людей, словно воровка какая или, того хуже, убийца! Я ни в чем не виновата. Но у меня нет доказательств. Я же действовала по приказу Лены. Я привыкла исполнять ее приказы. Это тоже надо понять. Потому и не подумала – села в машину и поехала в город. Но разве я могла предположить, что она так подставит меня? Ведь она же ни за что на свете не подтвердит теперь, что отправила меня в офис за деньгами. Это она убила Диму, она. Отомстила за Олю. Она и Олю могла бы убить, да только не убивала… В комнате она была вместе с нами, и у нее тоже есть алиби…
Утром Лера проснулась оттого, что почувствовала, что на нее смотрят. Открыла глаза и увидела сидящую рядом на постели Лену. Она тотчас вспомнила, как допоздна убиралась в доме, помогала хозяйке избавиться от всего того, что могло напомнить ей о той трагедии, которая разыгралась в ее доме. Неистребимый, казалось бы, запах дешевых сигарет, которые курили милиционеры, чужого пота и мочи («Представляешь, они ходили по моему кафелю в грязных ботинках и мочились мимо унитаза!») исчез, улетучился, вылетел из распахнутых чистых окон дома и растворился в ветвях сада. Вычищенные ковры, протертые полы, зеркала, мебель – все вносило в душу Леры определенное удовлетворение и, к ее удивлению, помогло немного приблизиться к хозяйке дома. Она жалела ее. Жалела и одновременно испытывала вполне осознанное чувство своей непричастности к трагедии, к смерти двух так любимых ею людей. Да, она будет повсюду рядом с Леной, она ее не бросит и поможет ей с похоронами, поминками, выложится вся, и это будет искренне. Но все равно она никогда не сможет испытать ту горечь утраты, которую испытает сама Лена, хороня Диму. Ведь это в ее доме случилось два убийства, это ее мужа убили, как убили и ее соперницу. И кто знает, сколько ей еще нервов помотают, пока будет вестись следствие. И осознание своей непричастности ко всему этому придавало Лере сил, и она сочла своим долгом помочь Лене хотя бы на первых порах.
Они поужинали глубокой ночью и легли спать в разных спальнях. После разговора о возможных наследниках, где Лена не могла не выплеснуть накопившуюся у нее злость и досаду на покойного мужа, который оставил своей любовнице немалые деньги, они больше к теме убийств и всего, что с ними связано, не возвращались. Говорили о хозяйственных проблемах, Лена вспоминала Таню Камышину, которая помогала ей прежде по хозяйству и которой ей сейчас так не хватало, она говорила таким тоном, словно и не держала на нее зла и не винила в смерти мужа. Лера даже удивилась этому, потому что ждала от нее конкретного осуждения и, конечно же, надеялась, что только одно упоминание о сбежавшей домработнице разговорит Лену и позволит Лере узнать об их жизни более полно и в подробностях. Однако она ошиблась.
И вот теперь Лена сидела на краешке ее постели и смотрела ей в глаза. Взгляд был словно невидящим, отрешенным. Но потом Лена вдруг встрепенулась, ожила и спросила тихо:
– Ты чай будешь или кофе?
– Кофе, если можно.
– Но только у меня молока нет.
– Ничего. Можно и без молока.
– Лера, мне с тобой поговорить нужно. Пойдем на кухню, там нам будет удобнее… – сказала она, стараясь не смотреть ей в глаза.
Скрытая угроза? Или это почудилось Лере? И почему именно на кухне это будет удобнее? Что она собирается ей сказать? Что еще она выдумала? А может, она что-то знает об их связи с Сайгановым? От этой мысли Лере стало дурно.
– Хорошо. А умыться можно?
– Потом. Разговор серьезный.
Она, к удивлению Леры, даже взяла ее за руку и вытащила из постели, чтобы увести за собой на кухню.
– Садись и слушай меня внимательно. Я собиралась сказать тебе это еще вчера, но уж больно мы утомились, чтобы вести подобные разговоры.
– Лена, не томи… Что случилось? Я ничего не понимаю…
– Конечно. Ты и не должна пока ничего понимать. Я же тебе еще ничего и не сказала…
Лена поставила перед Лерой чашку с кофе и села напротив.
– Я буду говорить просто, без затей и без предисловий. Значит, так, – она перевела дыхание и, приблизив свое лицо к Лере, посмотрела ей в глаза долгим, тяжелым взглядом. – Это я убила Диму, и мне нужен человек, который разделил бы со мной всю тяжесть этого преступления.
В кухне стало очень тихо. Лера почувствовала, как тело перестает ее слушаться, как обмякают плечи и колени. А потом вдруг ее затрясло. От страха. Лена пока больше ничего не сказала, но Лера поняла, что самое страшное еще впереди. Как же она пожалела в ту минуту, что приехала сюда… И острой мыслью промелькнуло: это расплата за то, что приехала сюда, чтобы посмотреть и насладиться ее горем и беззащитностью.
– Мне очень нужен человек, – продолжила Лена бесстрастным холодным тоном, – который был бы на моей стороне и который помогал бы мне в любых условиях, даже самых сложных. И я выбрала тебя.
Она сказала это так просто, как если бы она предложила Лере стать, к примеру, ее свидетельницей на свадьбе, а не сообщницей в преступлении.
– Лена, ты сошла с ума. Ты не могла убить Диму, ты же любила его, это все знают… – Она тянула время, чтобы и самой привыкнуть к мысли, что она видит перед собой убийцу своего любовника, мужчины, который был ей так дорог.
– Правильно, любила, – саркастически улыбнулась Лена и, словно передразнивая кого-то невидимого, состроила презрительную гримасу. – Но как любила, так и убила. Сама знаешь, наверное, что от любви до ненависти один шаг. И я его сделала. Я поднялась в кабинет и убила его, пока Таня в гостиной молола кофе на этой старой и дребезжащей кофемолке. В нашей гостиной мало мебели и отличная акустика. Ты только вспомни, какой стоял грохот. Это я убила, я убила! Ты слышишь меня? Я – убийца!
Она вскочила, схватила Леру за плечи и с силой сдавила пальцами.
– Я не могла больше терпеть его измен, понимаешь? Я ненавидела его. Зачем нужен муж, которого никогда нет дома, который спит в чужих постелях и целует чужих баб?
– Ну и развелись бы! Зачем убивать? Ты представляешь себе, что теперь будет, если станет известно, кто его убил? – Лера попыталась с первых же слов выказать свое сочувствие обезумевшей Лене, лихорадочно соображая, что же та может сейчас потребовать от нее, и внутренне готовясь к самому худшему. – Тебя же посадят в тюрьму! Дадут лет восемь! Лена, да ты разыгрываешь меня. Ты ведь шутишь, правда? Ведь ты не могла его убить, потому что была рядом с нами, в гостиной. Как не могла убить и Олю, потому что и в тот момент мы тоже были все вместе. И что ты хочешь от меня? Чтобы я подтвердила, что ты была в комнате, когда раздался выстрел? Но ведь я и так уже давала показания. Я за два убийства ответила, что, мол, все были вместе, у всех есть алиби. И я не лгала – я именно так все и запомнила. Что же еще ты хочешь?