– Тогда вперед.
С каким-то мальчишеским азартом Ги увлек Сашу за собой, пустившись чуть ли не вприпрыжку. Было что-то наивно-трогательное в этой непосредственности. Хотелось забыть все дела и сомнения. Отдаться без остатка этому старому красивому городу, сонной реке, лениво плескавшейся у невысоких берегов набережной, ласковому майскому солнцу и желанию нравиться, а возможно, и более того.
– Какой замечательный вид отсюда, – с восторгом произнесла Саша, подавшись вперед. – Весь город как на ладони. Красиво. А это набережная Шельды?
Ги утвердительно кивнул, с восторгом и даже гордостью разглядывая свою собеседницу. В ней так гармонично сочетались деловая женщина и наивный, восторженный ребенок, готовый удивляться и радоваться всему на свете. Эта неподдельная искренность и открытость так редко встречаются в сытой Европе, где за достаток нужно постоянно бороться с ближним. Хотя и в цивилизованных формах.
Они сидели у большого окна на третьем этаже ресторана, который был устроен внутри старинного здания. Стены и фасад сохранились нетронутыми, а вот внутри все недавно перестроили. Бесшумный прозрачный лифт поднимал гостей с небольшими остановками у маленьких площадок, от которых в разные стороны расходились узкие дорожки. Этажей в привычном понимании не было, вдоль стен ютились небольшие площадки, оставляя середину здания незанятой. Чуть правее и ниже за стеклянной перегородкой виднелась кухня, где вокруг плит и столов суетилась поварская братия. Площадки у стен и соединяющие их лестницы были сделаны из металла и стекла, что создавало иллюзию необычного простора внутри. Собственно ресторан не являлся чем-то целым, он, скорее, состоял из нескольких десятков отдельных площадок со столиками на двоих или четверых посетителей. Официанты лавировали между этими площадками по узеньким лестницам, как акробаты. Ресторан чем-то напоминал колесо обозрения, только неподвижное. Молодые люди разместились на самой высокой площадке под крышей, чем-то напоминавшей ласточкино гнездо.
– Здесь река поворачивает и замедляет течение. Дальше большой подъемный мост.
– Разводной, как у нас в Питере?! – воскликнула Александра.
– Нет, именно подъемный, – пояснил Ги. – На берегу стоят башни, и он поднимается вверх сразу с двух сторон. Целиком.
– Правда? – она смутилась своей оплошности. – Ой, простите, я верю. Просто это так необычно.
– Хорошо, мы доедем до него, и очень даже может быть, что увидим это собственными глазами.
– Нет, нет, это лишнее, – начала, было оправдываться Саша.
– Да, да, да, – передразнил он ее. – И пока не увидим, не сдвинемся с места.
– Какой Вы настойчивый мужчина, – постаралась свести к шутке свою оплошность молодая женщина.
– Стойкость мужчины определяется его преданностью женщине.
– Красиво. Кто это сказал?
– Тот, кто влюблен, слагает чаще песни, но не затем, чтоб помнили о нем.
– Вы не перестаете меня удивлять, – искренне призналась Саша.
– Лишь женщины да звездный небосвод достойны удивленья в этой жизни.
Она замолчала, подперев ладонью лицо с правильными чертами, которое в обыденной жизни нельзя было назвать красивым, скорее, привлекательным или симпатичным, но сейчас… Ее серые глаза излучали неподдельный искренний интерес к сидящему напротив мужчине. Она не скрывала своего удивления и восторга. Когда еще встретится такой… Саша не могла сформулировать этого определения и решила заглянуть в душу кареглазого поглубже. Без жеманства и хитрости, как это делают маленькие дети, столкнувшись с чем-то необычным.
Ги выдержал этот долгий изучающий взгляд и как ни в чем не бывало предложил ей выбрать что-нибудь из напитков. Горячие закуски и рыбные блюда он предлагал сам, подробно объясняя, из чего и как они приготовлены. Пока они ждали заказ, потягивая холодный мартини, он продолжил обзорную экскурсию.
– Посмотрите правее. Там, за домом с синим флагом. Видите две серые башни?
– Да. Похоже на крепостную стену.
– Это Гравенштайн. Замок графов Фландрии, был построен Филиппом Альсасским в десятом веке. Сейчас замок реставрируется внутри, а вот ров с водой и мост уже действуют в полном объеме. Как в Средние века. Филипп участвовал в одном из крестовых походов, и в память об этом проход справа от главных ворот выполнен в форме креста, а две башни на центральном здании олицетворяют честь и доблесть. Позже вокруг крепости начали появляться торговые поселения, и Гент стал столицей Фландрии.
– Как интересно.
– Правда, со временем от доблести ничего не осталось. Когда графы перебрались в современные замки в Брюсселе, территория Гравенштайн была монетным двором, потом тюрьмой. Еще позднее там располагалась ткацкая фабрика и внутри крепостного двора стояли хибарки рабочих.
– Никогда не была в настоящем замке, – призналась Саша.
– О, тогда Вам непременно нужно посетить Стен, в Антверпене.
– Прямо сейчас, – пошутила она, но по тому, как вспыхнули глаза у собеседника, женщина поняла, что погорячилась.
– Если мы уедем через полчаса, то, учитывая данное Натали слово, у нас будет часа три, чтобы погулять в Антверпене. Но начнем мы с замка.
– Вы серьезно, Ги?
– Я даже откажусь от вина, чтобы Вы не волновались в дороге, – он задумался. – Впрочем, один бокал я могу себе позволить. Предлагаю тост. С этого момента мы переходим «на ты».
– Согласна.
Они чокнулись изящными бокалами на длинных ножках, и тут же с ратуши им ответил перезвон колоколов. Это было так неожиданно и символично, что оба рассмеялись.
В течение обеда они ни разу не вспоминали об Антверпене, говоря о чем угодно, только не о поездке туда. Саша предполагала, что этот порыв забудется и они мило проведут вечер в Генте, погуляв по набережной, где уже начали собираться группки студентов, у которых еще не было денег на дорогие рестораны, но вот гитары и губные гармошки всегда были под рукой. Взяв целую бутылку пива и пачку сигарет на весь вечер, они пели песни, целовались с подругами и считали, что этот мир принадлежит им.
Ги шутил, вспоминал какие-то истории из своей и чужой жизни и смотрел в удивительно живые серые глаза собеседницы, в обществе которой ему было удивительно легко и радостно. Давно он не испытывал такого подъема. Он даже сдерживал себя, чтобы не испугать очаровательную русскую своей болтовней. Что там Антверпен, он готов был уехать с ней куда угодно.
– Ты обещал мне рассказать о литературе Бельгии, – Саша обернулась к Ги, который уверенно вел машину по широкому автобану.
– О, у нас нет Достоевского, – он не отвлекался от дороги. – Страна небольшая, да и вечная борьба языков не позволила родиться единой национальной литературе.
Он достал сигареты. Угостил спутницу и закурил сам.
– На севере у нас говорят в основном по-фламандски, этот язык похож на немецкий. На юге предпочитают французский. Небольшие группы в Льеже употребляют немецкий, а в Намюре – валлонский, но это уже не в счет. Собственно, так же развивалась и литература, она всегда отображает историю стран. В период децентрализации на валлонском писали два поэта – Николя Симонон и Анри Фьериц, но теперь об этом позабыли. Постоянную борьбу за равноправие языков в стране вели не только граждане, но и сами писатели. Они организовывали литературные общества и выпускали сборники, но об этом сейчас помнят только специалисты. На фламандском писал замечательный романист Эльскотт, его произведения были известны даже за пределами Бельгии. Чуть позже был Вис Моэнс, он писал в мистических тонах. После образования Бельгийского королевства голландский язык стал доминирующим, однако патриотические настроения интеллигенции не подарили стране никого из писавших на голландском. После революции в 1830 году Бельгия освободилась от голландских наследников, и мы стали конституционной монархией. Хотя сейчас фактическая власть у премьер-министра, но мы уважаем короля. Альберт Второй возглавляет государство почти пятнадцать лет.