Алёша было посопротивлялся, но супруга без долгих раздумий посадила на этот шарабан ещё одного, уже его собственного, спиногрыза, и счастливый отец сдался окончательно, поведя оседлый образ жизни.
Работа, пелёнки и ожидание новой беременности загнали Лёшку в такое беличье колесо, что он, на удивление всего райцентра, допрыгался до сверхурочной безотказности и возделывания огорода под картошку. И душа его не воспаряла теперь звонким жаворонком, а ползала зелёным крокодилом по болоту жизненной суеты. И лишь в редкие минуты отдохновения в кругу прежних друзей, он умывался скупой слезой, не стыдясь товарищей, и вспоминал первую отходчивую жену Светку и иных нежных представительниц городка.
Так и катилась сплошными буднями дни, лишённые соблазнительной свежести, к уже недалёким, как казалось, преклонным годам и внукам.
И докатились бы, не повстречай он как-то раз в очереди за чем-то съестным Светлану.
Нельзя сказать, что они не встречались всё это время. Алексей, например, знал, что она так и не вышла замуж, видимо, насытившись прежним супружеством, что живёт с родителями в доме на окраине и что их трёхлетняя дочь растёт ухоженной и развивается нормально. Знать-то знал, но вот такого близкого контакта, который создаёт очередь, избегал. Да и Светлана никогда не стремилась к сближению, всегда обходя бывшего мужа стороной при встречах на улице. И сейчас они вряд ли бы оказались рядом. Просто, впереди стоящая тётка, держала для Светланы место в очереди, а когда бывшая жена подошла, то им уходить от близкого уже прилавка было не с руки. Такая вот вышла игра случая.
Очередь змеилась медленно, и в душе Алексея так же медленно, но напористо, прорезывалось тёплое чувство полузабытой нежности к этой, уже давно посторонней, женщине. Может, в этом было виновато знакомое платье на ней, а может, не менее знакомые каштановые локоны, струящиеся по худеньким плечам, кто знает?
– Как ты живёшь, Светик? – неожиданно для себя, когда до прилавка оставалось всего ничего, выдохнул прямо в волну волос Алексей.
Светлана замерла и добрую минуту томилась желанием ответа, прежде чем произнесла, вполоборота повернувшись к некогда любимому:
– А тебе-то что? У тебя давно свои и, говорят, немалые заботы.
– Да, Светик…Дочка наша…Я давно хотел…Замотался вот… – путался Алексей, ловя её взгляд, а не найдя в нём враждебности. Зачастил дальше: – Боялся, что прогонишь. Я зайду, если можно.
– Заходи, коль не оробеешь, – просто пригласила Светлана и слегка улыбнулась, если и насмешливо, то чуть-чуть.
– Чего бояться-то? Сегодня вечером и зайду, – уже радостно и громко заверил Алексей и почувствовал своё сердце, заспешившее вдруг ударами, чего, признаться, давно уже не случалось.
Домой Алёшка шёл легко и упруго, как не хаживал уже с год и более. И только перед дверью собственной квартиры напустил на себя озабоченный и деловой вид.
– Начальство встретил. Просят выйти на вторую смену. Что-то у них не клеится. Даже в выходные человеку отдохнуть не дают, – недовольно и устало сообщил он жене Таисии с порога.
– Что ж, надо, так надо, – справедливо рассудила супруга. – Поешь только перед работой-то.
* * *
Побродив по городу до сумерек и купив бутылку хорошего вина, Алексей кружным путём добрался до знакомого дома и тихо постучал с той стороны, где жила Света.
Ждать не пришлось. Дверь почти сразу же открылась, и Алексей переступил порог в прошлое. Здесь всё оставалось знакомым и прежним, одна лишь хозяйка, встретившая его в лёгком халатике, выглядела по-новому: притягательно и, вместе с тем, недоступно.
– А доча где? – спросил гость, когда они после слов приветствия вошли в комнату.
– На родительской половине спать будет, – ответила Светлана, и Алексей понял, что его ждали и что всю свою мнимую рабочую смену он проведёт здесь.
Бывшие супруги расположились на диване, немного выпили за встречу, и разговор, вначале спотыкаясь в упрёках, постепенно выровнялся и повёл в прошлое, ибо о настоящем и будущем, в общем-то, говорить не хотелось.
Они сидели рядом, и Алексей чувствовал, как в него переливается доверчивая теплота худенького плеча женщины. Захотелось обнять и прижать её к себе, как когда-то, защищая от невзгод одиночества, ими же запутанной жизни.
Он так и сделал. Светлана не противилась, а лишь, повернувшись к нему лицом, заглянула в глаза. Тогда Алексей, проваливаясь в карюю бездонность, уже обеими руками обнял её, привлекая к себе, и поцеловал мягко и бережно. Светлана ответила, и их губы, так и не забывшие друг друга, надолго соединились в нежном трепете обретения былой чувственной радости.
Поцелуй длился праздником весеннего первоцвета, а левая рука Алексея ласково приняла в свою ладонь по-прежнему упругую, защищённую лишь тонкой тканью халатика, грудь, которая оказалась такой юной и удобной для ладони, как в то, уже упущенное время. Но ткань мешала. И тогда Алексей сверху, а Светлана снизу расстегнули ненужный теперь халатик, и бывший муж, припав губами одной из чаш женского чуда, начал покрывать её лёгкими, словно осыпающимися лепестками роз, поцелуями. И грудь доверчиво льнула к его губам, а взбухший желанием сосок уже торопил события, уже пылал нетерпением в ожидании перехода от любовной прелюдии к началу всепоглощающего действа.
Светлана, соскучившаяся по нечасто достающейся мужской ласке, руками отвела от груди голову Алексея и, сбросив халатик, легла на диван. На её теле осталась лишь узкая полоска плавок, которые, как помнил Алексей, надлежало снять ему. Этот ритуал его бывшей жене почему-то доставлял особое удовольствие.
Он быстро снял с себя всю одежду, бросил её кучей возле дивана, и опустился на колени между ног Светланы, и память чётко подсказало дальнейший порядок действий.
Алексей плавно и нежно, начиная от бёдер, стал гладить знакомое шелковистое тело, а затем и прикрытый тонкой материей участок его, чувствуя под пальцами необузданность густых кудряшек, обильно прикрывающих явно выпуклый треугольник женского обаяния. А завитки весело выбивались и выглядывали из-под плавок, призывно красуясь по внутренней стороне бёдер дерзким орнаментом. Перебирая эту непокорную вязь одной рукой, Алёша другой начал с трепетом поглаживать нагревшуюся и в лёгкой влажной испарине ткань трусиков в том месте, где чётко обрисовались две выпирающие и едва разомкнутые по середине апельсинки извечного преклонения перед женщиной.
Светлана недолго выдерживала эту сладостную пытку как тела, так и взгляда, прикованного к пульсирующей в нетерпении, с проступившей каплей влаги на крутой и розовой поверхности, живой игрушке Алексея, так ею любимой в былое время. Она выгнулась, помогая Алёше стянуть плавки, и, направляя рукой, приняла в себя, в своё влажное и жаркое таинство тугую плоть мужчины, которая входила медленно и глубоко, как бы струясь внутри её тела и наполняя его первой сладкой болью наконец-то исполнившегося желания. А почувствовав в себе этот сгусток энергии чужого тела, его ритмичные движения, и с каждым новым погружением физически ощущая возрастающее томление каждого нерва, она сама рванулась навстречу мужчине, то выгибаясь и прижимая его к себе, или, не находя места для ног, то сводила, то поднимала, а под конец и вовсе скрестила их на спине бывшего мужа. И тогда самоё тело её, уже не подвластное рассудку, содрогнулось волной вулканизирующей страсти полузабытья, прочувствовав и жадно поглотив в себя исторгнувшуюся жизненной влагой, началополагающую силу мужчины, и невольный вскрик вырвался из распахнутых уст женщины.