Николай разодрал набрякшие похмельем веки и, узрев перед собой женщину в белом, испугался видения.
«Допился, за мной пришла», – стукнуло в тумане головы.
И Колька в духовной депрессии покорно сволок своё тело с одра и приготовился к худшему из вариантов в карьере распустившейся жизни. Горемыка сиротливо высился посреди комнаты осенним приграничным столбом у роковой черты лета мирских утех, безвольно наблюдая, как привидение разбирало постель.
Довольно скоро, однако, жажда жизни и материалистически вбитое в мозги миропонимание взяло верх над первобытным томлением души. И Николай помалу очухался и даже вспомнил цель визита в этот вертеп для двоих. От души отлегло, и, вырвавшаяся из болота предрассудков мысль, спотыкаясь, побрела по известной дороге в тёмные кущи к греховным плодам блудной любви.
Но думалось скудно и не в охотку, тем более, что не стеснённые верхней одеждой тяжёлые формы хозяйки, обвисшие карнизами со всех сторон торса, внушали уважительный трепет, но, отнюдь, не тягу к немедленному обладанию ими.
Тем временем, справившись с простынями и подушками и видя смятение гостя, хозяйка приблизилась к нему вплотную и возложила свои руки на мужские плечи.
– Ах, ты мой пьяненький дурачок, – проворковала она и скользнула рукой, сняв её с покорного плеча, прямо под слабую резинку трусов в направлении скукожившегося тетерева Николая.
Пройдясь по кучерявому чубчику этой живности умелыми пальцами, она захватила в свою обширную ладонь всё мужское достоинство гостя, пребывающее в общем дремотном состоянии и как бы поздоровалась с этой опавшей листвой любовной осени.
Так как Николай стоял истуканом, то дама принялась гладить и массажировать его мужские отличительные особенности. Она, то перекатывала в ладони, видимо, для восточного сосредоточения, его мягкие и уютные шарики, то уделяла внимание главному заводиле любовных игрищ, который, впитывая тепло ладони и подчиняясь её настойчивому тереблению, стал проявлять признаки беспокойства, высовывать голову из-под своего мягкого крылышка, всячески бодриться, просыпаясь и потягиваясь, а потом даже стал проявлять нетерпение, слепо тычась сквозь ткани в мягкий живот женщины.
А рука хозяйки уже более радостно и задорно продолжала холить эту, так необходимую в хозяйстве женщины, часть тела, то сминая, то ласково скользя по ней ладонью. И такое панибратство продолжалось до той поры, пока Колькин игрун чуть было не плюнул куда придётся в ответ на эти нескромности, переступив свой порог чувственности.
Однако женщина, поймав этот момент своим тренированным чутьём, скомандовала:
– Всё, теперь работай ты!
С этими словами дама ловко взгромоздилась на тахту и, задрав исподнее, приняла знакомую в народе позу одного из знаков зодиака. Может, её формы требовали именно этого положения готовности, но, может быть, тут сказывалось просто привычка. Кто же поймёт женское сердце?
Николай не возражал. Тем более, что сам вид этого абажура, цвета увядшей лилии, удачно вписываясь в интерьер комнаты, требовательно будил, чуть дремлющие в подсознании, инстинкты живой природы. И он, скинув трусы, живо преклонил колени за обширным соблазном хозяйских угодий.
Открывшееся взору необозримое поле деятельности ещё более подвигло Николая на любимую трудовую повинность, и он стал настойчиво нацеливать своего настырного исследователя на путь проникновения вглубь этих пышных, но ещё не изученных дебрей.
После трёх-четырёх поверхностных и неудачных попыток полного контакта, Колька, поймав рукой своего непутёвого разведчика, направил его по скользкой, но верной дороге, и тот сразу провалился в жаркую тьму желанного омута, не встретив сопротивления берегов и опору дна. Раз за разом посылал Николай своего спелеолога во влажные недра, но тот, как ни рыскал там, но не находил надёжного сопряжения со сводами тщательно изучаемой расщелины и, как ни старался, ни разу не смог удариться головой о её основание.
– Не торопись, – вдруг приказала хозяйка, сама приходя в движение и навязывая Николаю нужный ей темп.
Гость повиновался и стал неспешным маятником отбивать поклоны на задворках империи женских телес.
Время шло, подтачивая силы, а бескорыстный и преданный дружок Николая уже отчаялся встретить что-либо знакомое и родное в этих царственных масштабами и истекающих обильной влагой внутренних апартаментах дамы. И хоть звуки липких поцелуев при контакте живота и бёдер с белопенными чугунами хозяйки уже утомили слух, а в желудке началось лёгкое брожение выпитых напитков, Николай всё продолжал монотонную деятельность соучастия грехопадению. Он крепко надеялся, что рано или поздно зной и влага щедрого источника благотворно подействуют на достойного члена его тела, и тот подарит острый и сладкий миг опустошения исполнившимся желанием. Поэтому, сжимая по краям, для более тесной и родственной близости разбегающиеся в истоме ожидания росные ягодные места партнёрши, Николай стоически приближал момент постижения наивысшей природной тайны слияния двух жизнеутверждающих начал.
И вот момент этот накатил. Тёплая судорожная волна прокатилась по телу Николая…и его слегка стошнило прямо на настрадавшегося, но ещё в полной боевой готовности милого дружка. Хозяйка же, за какие-то секунды до этого печального события, видимо, природным первобытным чутьём предугадав его, проявила не сообразную с комплекцией прыть и успела освободиться от любовных притязаний ухажёра, то есть, что-то рявкнув, почти телепатически перенеслась в центр комнаты.
Бесстыдно одураченный и попранный бывшим салатом, до недавнего времени полноправный член маленького, но дружного коллектива с общими интересами, быстро начал угасать, с нежностью вспоминая былую непорочность детства. Поникнув удалой головой, он полностью удалился в себя, роняя на снег простыни ошмётки когда-то зелёного горошка…
Свадьба Николая и Валентины состоялась под осень. Молодые сияли и светились обожанием. И муж до сих пор влюблён в хрупкий облик своей жены и в компаниях не разбавляет водку пивом, а салаты с горошком не переносит на дух.
Обременённый потомством и долгами маркиз Орест де Сент-Селяви и смело вдовствующая маркизетка Сосанна Блямерси на рауте в аббатстве святого Панкратия во время полонеза столковались о рандеву тет-а-тет в родовом замке последней.
Сосанна блистала завидной лёгкостью ума и красой вздыбленного бюста, и потому Орест немедля потерял голову подле её прелестных ножек, напрочь позабыв про супругу у домашнего очага. Многие светские коты были не прочь отведать младой ещё маркизятинки, но лишь один де Сент привлёк её внимание несгибаемой окостенелостью военной выправки и смелостью суждений о земельных реформах в заморских колониях строгого режима. Они даже пропустили по рюмке бургундского на брудершафт, закусив анчоусами в спарже. Поэтому, когда оркестр грянул мазурку, то маркиз на радостях превзошёл все ожидания почтеннейшей публики, исполнив танец вприсядку и с помощью всего лишь двух лакеев. И Сосанна была навеки покорена смелой выходкой Ореста.