– Какой человек?
– Ну, этот вор. Его имя не упоминалось, но епископ заявил, что это известный преступник. Его – епископа – разбудил шум. Наверное, это был грохот в комнате с полтергейстом – ну, он так сказал. Он подошел к окну и там, на лужайке, увидел человека. Тот обернулся, и епископ говорит, что в лунном свете хорошо рассмотрел его лицо. И вот епископ вылез через окно на крышу…
– Зачем?
– Я не знаю, – раздраженно ответил Беллчестер. – Вылез и вылез. Вор убежал. Но епископ теперь убежден, что опасный преступник шныряет вокруг «Фермы», намереваясь совершить злодеяние. Он, похоже, весьма грозен, Хэдли. Настоял на том, чтобы Стэндиш позвонил мне и мы что-нибудь предприняли по этому поводу. Стэндиш же в свою очередь думает, что епископ рехнулся. Особенно после того, как епископ напал на одну из служанок…
– Что?! – вскричал Хэдли.
– Это правда. Стэндиш сам это видел, а с ним дворецкий и сын Стэндиша.
Беллчестер, похоже, наслаждался этой историей. Он был из тех людей, которые могли, откинувшись в кресле, болтать по телефону сколь угодно долго. Хэдли так не умел. Он предпочитал общаться лицом к лицу, и долгие телефонные разговоры его раздражали. Но непохоже было на то, что заместитель комиссара собирается прощаться.
– Вот как это случилось, – продолжил Беллчестер. – Судя по всему, у этого пожилого ученого, Деппинга, – того, что поселился в домике для гостей, – есть дочь, или племянница, или еще какая-то там родственница, живущая во Франции. А у Стэндиша есть сын. В результате вынашиваются матримониальные планы. Молодой Стэндиш как раз вернулся из Парижа, где они с девушкой присматривались друг к другу. И вот он рассказывает о поездке своему отцу в библиотеке, просит благословения и все прочее. Он многословно повествует о том, как епископ Мэпплхэмский соединит их святым таинством брака у алтаря, в то время как пол в церкви будет устлан лепестками роз, и вдруг оба слышат дикие крики в коридоре. Они бегут туда и видят, что епископ, в шляпе и гамашах, повалил одну из служанок на стол…
Хэдли выразительно прокашлялся. Он был примерным семьянином, да и к тому же опасался, что разговор слушает кто-нибудь еще.
– О нет, ничего такого, – успокоил его Беллчестер. – Хотя это весьма загадочная история. Он схватил девушку за косу, стал дергать за волосы. Сыпал угрозами – совсем не по-епископски. Так мне сказал Стэндиш, и он был весьма взволнован. Полагаю, епископ решил, что на бедной девушке был парик. В любом случае он пообещал Стэндишу позвонить мне и договориться о встрече с кем-нибудь из Скотланд-Ярда.
– Он придет сюда, сэр?
– Да. Хэдли, сделайте мне одолжение и поговорите с ним, хорошо? Полагаю, это успокоит его преподобие. Этим мы обяжем Стэндиша, да и со священнослужителями лучше быть в хороших отношениях. К тому же вы ведь знаете, что Стэндиш – один из партнеров в издательстве, в котором вы собираетесь публиковать мемуары?
Хэдли задумчиво погладил подбородок.
– Х-м-м… – сказал он. – Нет. Нет, этого я не знал. Я встречался только с Берком. Что ж…
– Замечательно, – одобрительно произнес Беллчестер. – Значит, вы с ним встретитесь? Удачи вам.
И заместитель комиссара повесил трубку. Хэдли скрестил руки на груди. На его лице промелькнуло суровое выражение смирения с судьбой. Пробормотав несколько раз «полтергейст!», он задумался о том, какие же мрачные дни наступили для столичной полиции, если старшему инспектору отдела криминальных расследований приходится тратить время на выслушивание лепета сбрендившего епископа, который катается по перилам, нападает на служанок и швыряет в викариев чернильницы.
Впрочем, через некоторое время старший инспектор даже стал находить ситуацию забавной. На его губах под ухоженными седыми усами заиграла улыбка, и Хэдли принялся насвистывать веселую мелодию, перебирая утреннюю почту. Он погрузился в сентиментальные воспоминания о тридцати пяти годах службы в органах правопорядка, о злодеях, которым довелось побывать в этой скудно обставленной комнате с коричневыми стенами и окнами, выходящими на набережную Виктории, о том, сколько чуши было в этих стенах произнесено. Каждое утро инспектор брился у себя дома в Ист-Кройдоне, целовал жену, просматривал утреннюю газету (которая всегда находила способ испортить ему настроение, повествуя если не об угрозе со стороны Германии, то о плохой погоде), ехал на поезде до станции Виктория и приступал к работе – будь то расследование убийства или поиск пропавшей собаки. Он погружался в деловую суету – и каждому преступнику приходилось платить по счетам. Всегда…
В дверь постучали.
– Войдите, – сказал Хэдли.
В дверях показался констебль, пребывающий в явном смятении чувств. Он остановился на пороге и откашлялся.
– Тут пришел джентльмен… – сообщил он таким тоном, будто это было дедуктивное умозаключение. – Джентльмен…
Констебль положил на стол перед инспектором визитную карточку.
– Мхм… – отозвался старший инспектор, поглощенный чтением рапорта. – И чего же он хочет?
– Думаю, вам лучше самому с ним поговорить, сэр.
Хэдли бросил взгляд на визитную карточку, на которой значилось:
Доктор Сигизмунд фон Хорнсфоггль, Вена.
– Лучше вам самому с ним поговорить, – настойчиво повторил констебль. – Он психоанализирует всех подряд, кого достанет. Сержант Беттс спрятался от него в архиве и заявил, что не выйдет, пока этот джентльмен не уберется отсюда.
– Послушайте, – сердито сказал Хэдли, повернувшись в своем вращающемся кресле. – Сегодня что, все решили со мной шутки шутить? Что значит «кого достанет»? Почему вы просто его не выгоните?
– Ну, сэр… Дело в том, сэр, – замялся констебль, – что… Ну, мне кажется, что мы его знаем. Видите ли…
Констебль был крупным парнем, но посетитель, ворвавшийся в этот момент в кабинет, превосходил его в обхвате раз в пять. Грузная фигура в черном плаще и блестящем цилиндре моментально заполнила всё пространство дверного проема. Но первым, на что обратил внимание старший инспектор, были усы посетителя: самые роскошные черные усы из всех, какие Хэдли когда-либо видел. Густые брови, казалось, закрывали половину лба. За стеклами очков, закрепленных широкой черной лентой, мигали маленькие глазки. Лицо посетителя просияло, и он низко поклонился, сорвав с головы цилиндр.
– Допрый утро! – широко улыбаясь, пророкотал он. – Имей ли я тшесть гофорить со старший инспектор, а? Du bist der Hauptmann, mein Herr, nicht wahr? [1] Йа, йа, йа. Вот.
Переваливающейся походкой посетитель вошел внутрь и с величайшей осторожностью пододвинул стул, прислонив к нему свою трость.
– Я сяту, – сообщил он. – Вот.
Сев на стул и с улыбкой скрестив руки на груди, посетитель осведомился: