Морган отмахнулся.
– Разве ты не понимаешь, что это сделал не Цирюльник? Этому может быть только одно объяснение. Когда мы выбросили изумруд, он попал либо в каюту Перригордов, либо к доктору Кайлу. Очевидно, что один из них нашел его, поразмыслил, не оставить ли себе, но затем испугался и подкинул его Стартону. Но, черт возьми, я не могу в это поверить! Разве это похоже на Кайла? Нет. А если Кайл и правда замаскированный злоумышленник, то Слепой Цирюльник, как и сказал Уистлер, не стал бы возвращать изумруд. Таким образом, Кайла мы вычеркиваем, злоумышленник он или нет. Если он обычный врач, он не стал бы делать первого, а если вор – то второго. Что остается?
– Думаешь, что это сделала противная миссис Перригорд?
– Нет, не думаю. И на Лесли не похоже. Могу себе представить, как Лесли передает изумруд Стартону лично, с довольным видом, после чего разражается целой лекцией на тему ярких безделушек как свидетельства дурного вкуса, но… О! Гляди-ка, наш боец идет.
Прервавшись, Морган махнул рукой капитану Валвику, который как раз вошел в бар. Капитан тяжело дышал, его обветренное лицо выглядело еще более красным, чем обычно. Когда он лишь подходил к их столику, от него уже веяло «Роб Роем».
– Йа покофорил со Спарксом и с Ушасом Пермонтси, – заявил он, засопев, и присел за столик. – И у меня есть докасательстфа, што токтор Кайл не фор.
– Ты уверен?
– Та. Ушас Пермонтси поклястся котоф. Он котоф поклястся, што токтор Кайл фошел ф сфою каюту фчера фечером ф полофине десятоко и не выхотил до самоко сафтрака этим утром. Он снает, потому што слышал, што Кайл токтор, и растумыфал, не постутшаться ли к нему, штопы он фылетшил этот суп. Он не постутшал, потому што фспомнил, што Кайл – польшая шишка срети токтороф, еще и шивет на этой фашей снаменитой улице. Фот Ушас Пермонтси и испукался еко. Но он уферен.
Повисла тишина.
– Хэнк, – с сомнением в голосе протянула Пегги, – эта радиограмма из Нью-Йорка, в которой они с такой уверенностью сообщали… Может, произошла какая-то ужасная ошибка? Как такое вообще может быть? Едва нам кажется, будто мы что-то выяснили наверняка, все оказывается с точностью до наоборот. Мне страшно. Я уже ни во что не верю. Что нам теперь делать?
– Идемте, шкипер, – сказал Морган. – Поищем миссис Перригорд.
В желтоватом свете сумерек мерно покачивалась на волнах «Королева Виктория». Вода вспенивалась серебристыми барашками, небо на горизонте уже темнело, становясь из голубого пурпурным. Воздух был столь прозрачен и чист, что Морган увидел, как красный краешек солнца исчез за горизонтом, прочертив багровую дорожку на волнах. И небо, и водная гладь переливались разными оттенками синего, рдели предзакатные облака. На корабле зажигались огни, прозвучал сигнал к ужину. И «Королева Виктория» впервые за это странствие воспрянула духом.
Рано или поздно это должно было произойти. Пассажиры поднялись со своих кресел и посмотрели друг на друга. Они нервно улыбались, жалея, что ни с кем не познакомились.
Под звуки оркестра они предвкушали, как увидят широкие просторы Европы и фонарики в ветвях деревьев на улицах Парижа. По палубам пронеслись вздохи восторга, как при выходе на сцену популярного артиста. Затем по двое и по трое пассажиры потянулись в бар.
Перед тем как окончательно стемнело, корабль поразил всплеск активности. Прелестница с раскосыми глазами, ехавшая в Париж за разводом, достала из багажа свое самое обольстительное вечернее платье. Даже юной школьной учительнице, плывшей в Англию, чтобы увидеть Озерный край, захотелось сегодня принарядиться. Романтические увлечения вспыхивали по всему кораблю, как огоньки. Сразу две или три компании затеяли игру в бридж, а пианино в баре наконец-то проснулось от забытья. В кают-компании царил гомон. Леди щеголяли драгоценностями, восхищенные кавалеры изучали винную карту, а оркестр в первый раз звучал вдохновенно.
Морган – уставший, в дурном настроении и не переодетый к ужину – в сопровождении двоих своих компаньонов вошел в кают-компанию и понял, что вечер, похоже, затянется и столь скучную и спокойную «Королеву Викторию» ждет грандиозная вечеринка.
Самому Моргану было не до веселья. После четырех часов расспросов он и сам почти убедился, что девушки с древнегреческим профилем никогда не существовало. Ее не было на корабле, и (пока все указывало именно на это) она даже не поднималась на борт. От всего услышанного Моргану стало не по себе.
Никто ее не знал. Никто не помнил, чтобы она появлялась на палубе. Морган воспользовался предлогом Пегги, заявив, что ищет таланты для концерта. Отчаиваясь все больше, в какой-то момент разговора он признавал, что ищет загадочную незнакомку. На некоторых пассажиров, и так испуганных неожиданной просьбой, его расспросы произвели не лучшее впечатление. Особенно непросто прошел разговор с четырьмя пассажирами: лордом Стартоном, одним служившим в Индии полковником, его страдавшей от морской болезни супругой и бостонской активисткой организации «Дочери американской революции», путешествовавшей с многочисленной родней. Эти четверо вытолкали посетителей из своих кают прежде, чем Морган вообще успел что-либо сказать. Даже капитан Валвик, привыкший ничего не принимать близко к сердцу, был возмущен подобным поведением.
А вот помощь миссис Перригорд действительно оказалась неоценимой. Хотя она, должно быть, осознавала, что Морган не все ей рассказал о целях этого опроса, женщина оставалась невозмутима, даже, можно сказать, горела энтузиазмом и желанием помочь. Она упрощала задачу Моргана способом, которым писатель восхищался, хотя и не мог воспроизвести. Когда гордая мамаша начинала долгое повествование о том, что ее дочурка Франс девяти лет от роду научилась играть на скрипке «Рождественскую песнь» всего лишь после шести уроков или как профессор Е. Л. Кропоткин предрекал ей большое будущее в качестве исполнительницы, миссис Перригорд произносила «Не ду-умаю, что нам следует тратить ваше вре-емя» столь холодно, что это останавливало излияния даже самых словоохотливых. Это была, без сомнения, выдающаяся способность, но она не особенно подбадривала Моргана в эти долгие часы разговоров. Он устал и проголодался, ему было жарко, и под конец опроса писатель выработал стойкую ненависть ко всей человеческой расе.
Миссис Перригорд же не унывала, напротив, она заявила, что опрос пассажиров доставил ей огромное удовольствие. Все это время она многословно болтала с Морганом, периодически беря его за руку. Более того, она даже воспылала приязнью к шкиперу Валвику, в его присутствии театральным шепотом сообщив Моргану, что он «столь све-еж и неиспорчен». Впрочем, по мнению весьма раздраженного ее словами шкипера, такая характеристика более подошла бы рыбе. Еще одним загадочным обстоятельством оказалось поведение Уоррена, которого друзья зашли проведать перед ужином.
Было уже темно, но юноша не стал включать в камере свет. Уоррен лежал на койке, отвернувшись лицом к стене, будто спал. В одной руке он сжимал книгу, заложив пальцем страницу, на которой остановился. Парень глубоко дышал.