Его «нет» для не вступавшей в бой тройки звучало глупо.
– Тогда что спрашиваешь? Один патрон для его головы, надеюсь, найдется?
– Найдется, – почти весело отозвался сержант, и я вновь погрузился в круговерть боя.
Стреляю, переползаю, перебегаю и опять стреляю, не забывая при этом визуально контролировать действовавших в связке со мной радистов. Иногда связываюсь со старшими троек ядра, находившими вне видимости, но, судя по выстрелам и докладам, успешно продвигавшимся по левому и правому от меня флангу. Головняк работал рядом. Мы смяли вражеское обеспечение и теперь постепенно приближались к центру боя. Слава богу, у меня пока потерь не было. Увы, судя по раздававшимся в эфире докладам, у остальных групп дела обстояли хуже. Даже Леонов, вступивший в бой позже меня, имел на руках двоих убитых, троих раненых. Что творилось у ротного, оставалось только догадываться.
Мы едва-едва сцепились с основной группой противника, как налетел ветер. Несколько его порывов – и окраину леса, где мы находились, накрыло песчаной бурей. Сквозь частокол деревьев стремительно потащило пыльный песок, и бой на некоторое время прекратился, а затем возобновился вновь, теперь уже окончательно распавшись на отдельные локализованные стычки.
– К центру плотнее! – потребовал я от старших троек ядра. – К головняку плотнее подойдите! Визуальный контакт чтоб был. Приняли?
– Так точно! – отозвался Болотников.
– Сами знаем, – привычно буркнул Литовцев.
– Друг друга не перестреляйте! – напутствовал я, отползая на локтях под укрытие корней какого-то дерева.
– Командир, мы что? – сквозь окружающие меня шумы и звуки донесся тягучий голос Мухина.
– На месте, пленного в центр, сами по сторонам. При первых признаках окружения говнюка в расход. Принял?
– Так точно, – отзывается Константин, в голосе ни тени сомнения. Сделает все как надо. Но лучше не надо. Вот такой каламбур.
– Продвигаемся вперед, медленно. – Что мне стоит отдать команду? Вперед так вперед. «Прощупать» бы впереди гранатами, но деревья… ничего не видно, может не улететь и обратно от ствола отскочить. Лучше не будем. Потихонечку скрадываем. Болотников с кем-то сцепился. Но судя по выстрелам, амеров на его фланге немного. Или пока немного. Не разобрать, могут еще подтянуться. Встав, делаю шаг вперед, и из-за дерева, из туманной мути, на меня буквально вываливается рыжий американец. Вижу как в замедленной киносъемке: нож в его руке устремляется в низ моего живота. Я ничего не успеваю сделать, ни отбить, ни уклониться.
«Хандец!» – проносится мысль, ибо выкрикнуть я уже не успеваю, но зато успеваю представить, как, ударив снизу, нож пойдет вверх, раскроит печень и наискосок полоснет сердце. Но нет, в последнюю миллисекунду острие клинка начинает отклоняться, как будто скользит по невидимому панцирю. Руку бьющего выворачивает, он проваливается вправо и подставляет свою голову под удар приклада. Тупой, резкий удар. Американец падает, и я не жалею для него пули. Меня пробивает пот. Шаг вперед. Под деревом валяется вставшая на затворную задержку винтовка. Прислонившись к дереву, перевожу дух. Повезло, что американец в последний миг споткнулся. Каким удивленным выглядело его лицо! Наверное, такими же были лица большинства американцев, когда НАСА созналось, что высадка американцев на Луну – лажа. Или такого признания не было и я что-то путаю? Странно. И тут же: какая, к черту, высадка? Вокруг смерть. По мне открыли огонь и справа и слева, стреляю вправо, кто-то вскрикивает, влево, упав под куст, бросаю гранату. Недалеко – осколки летят и ко мне. Один пребольно чиркает по виску.
– О черт! – «тщательнее» надо, однако, «тщательнее»! Но странно, страх смерти прошел, появился противоестественный, болезненный азарт, «молодецкая» удаль на грани безумия. За спиной сопят радисты. Кто-то из них тоже стреляет длинной очередью. Им отвечают. Даже не оборачиваюсь, вскакиваю, швыряю вперед «РГД» – и побежал. Короткая очередь – труп, еще одна – и двое америкосов падают на спину. Один – так и не успев нажать на спуск своей винтовки; второй – разрядив магазин куда-то в пустоту, рядом с моей левой рукой. Мне стреляют в спину, резко разворачиваюсь – толстый негр с вытаращенными глазами поспешно меняет опустевший магазин. Стреляю – амер падает, и я, ощущая себя этаким неубиенным суперменом, бегу дальше.
– Не отставать! – командую и, продвигаясь вперед, понимаю, что выстрелов становится все меньше и меньше.
– Они отходят! – слышится бесконечно усталый голос ротного. Действительно, продвигаюсь вперед, не встречая сопротивления. Вижу мелькнувшую спину и, не задумываясь, жму на спусковой крючок. Бегущий падает. Впереди больше никого нет. Бой заканчивается, а вместе с ним постепенно уходит буря.
Остатки американского подразделения, опасаясь нашей авиации, спешно отходят, по-видимому туда, где у них оставлены машины.
– Доложить о потерях! – требует ротный.
После поступления первых докладов понимаю: преследования не будет, мы оставили здесь треть личного состава роты. Сообщение о том, что вертолеты будут готовы вылететь в ближайшие полчаса, радует, но веселее на душе не становится.
На свидание к Яне Бубликов не попал, он даже не успел забежать к ней, чтобы предупредить о выходе на задачу, уж больно быстро разворачивались события. К вертолетной площадке она пришла сама. Нет, не подходила близко – стояла на краю у одинокого дерева. Он помахал ей рукой. Она, кажется, взмахнула в ответ, вот только узнала ли она его? В боевом снаряжении они все такие одинаковые. Ступив на трап, он повернул голову, чтобы взглянуть на нее еще раз.
– Бублик, не тормози! – уже напирали сзади. Вздох Вадима потонул в окружающих звуках: стрекотал двигатель, свистели лопасти. Пригнулся, нырнул вовнутрь, плюхнулся на скамейку.
«Яна, Яна, Яночка, – как хорошее вино, перекатывал Вадим на языке имя волнующей его душу девушки. – Что делать, что делать, что делать? – это стучало сердце, задаваясь вопросом, как быть с его отсутствием на свидании. Стучало и не находило ответа.
Подпрыгнув, вертолет, набирая высоту и скорость, полетел к цели. Ребята вяло переговаривались, а ничего не замечавший вокруг Бубликов через открытый иллюминатор пристально смотрел на все уменьшающуюся и уменьшающуюся девичью фигурку. Сердце, будто испуганный заяц, продолжало взволнованно трепыхаться.
– Пошел, пошел, пошел! – торопит группник. Болотников прыгает и устремляется за пределы очерченного винтами круга, Бубликов бежит следом, падает в пяти метрах левее и сразу изготавливается к бою. Все как учили; все как положено. Сквозь шум винтов топот ног бегущих разведчиков.
– Куда поскакал? – орет Болотников на кого-то излишне поскакучего. За спиной набирают обороты лопасти. Вадим невольно оборачивается, чтобы увидеть отрывающуюся от земли машину.
– Двигаем! – доносится команда группника, и, поднявшись, личный состав вытягивается цепью. В стороне такой же длинной цепью тянется группа Леонова. Повинуясь команде, группа Панкратова переходит на бег. Жарко, разгрузка не дает дышать. Подскакивают не слишком плотно сидящие магазины. В рюкзаке что-то громыхает. Бубликов пытается вспомнить, что именно, и не может. Громыхание действует на нервы, и, похоже, не ему одному.