– Насколько мне известно. – Цеппи поскреб в бороде. – К одному из них я тебя и везу. Его зовут Вандрос. Хороший человек. Необразованный, но умный в житейском смысле слова. Он отслужил свои двадцать пять лет и получил от герцога землю в аренду.
– В аренду?
– Большинство простых селян не владеют своей землей. Подобно тому, как городские домохозяева на самом деле не владеют своими домами. Старый солдат за выслугу лет получает в пожизненное пользование земельный участок. Своего рода вспомоществование от герцога. – Цеппи невесело усмехнулся. – Взамен за потерянные молодость и здоровье.
– Но вы-то не двадцать пять лет служили?
– Нет. – Цеппи потеребил бороду привычным нервным жестом. – Черт, курить-то как хочется! Но в ордене Эллизы курение сурово порицается, имей в виду. Нет, я сильно занемог после одного сражения. Не обычная ерунда, вроде поноса или стертых в кровь ног, а изнурительная лихорадка. Встать не мог, валялся при смерти, вот меня и оставили… меня и многих других. На попечение странствующих священников Переландро.
– Но вы не умерли.
– Надо же, какой умный мальчик! Чтобы прожить со мной всего-навсего три года и на основании столь слабых улик прийти к совершенно правильному выводу!
– И что было потом?
– Да много всякого. А чем все закончилось, ты и сам знаешь. Я качу в этой повозке на север и развлекаю тебя болтовней.
– А что случилось с третьим человеком из вашей деревни?
– С ним-то? Ну, у него всегда котелок хорошо варил. Вскоре после того, как я свалился с лихорадкой, он получил звание сержанта. В битве при Нессеке сражался плечом к плечу с молодым герцогом, когда старый Никованте получил стрелу промеж глаз. Он остался в живых, продвинулся по службе и доблестно служил нынешнему Никованте в следующих нескольких войнах.
– А где он сейчас?
– В данную минуту? Откуда мне знать? Но позже днем он проведет очередное занятие с Жаном Танненом в Обители Стеклянных роз.
– О… – Локк открыл рот от удивления.
– Да, жизнь – забавная штука, – задумчиво проговорил Цеппи. – Трое крестьян стали тремя солдатами. А из троих солдат один стал крестьянином, другой бароном, а третий священником-вором.
– А теперь и я стану крестьянином, на какое-то время.
– Да. Это чрезвычайно полезный опыт. Но не только.
– А что еще?
– Очередное испытание, сынок. Просто очередное испытание.
– То есть?
– Все эти годы я за тобой присматривал. Рядом с тобой всегда находились Кало, Галдо и Жан, а изредка – Сабета. Наш храм стал для тебя родным домом. Но время подобно реке, Локк, и течение всегда уносит нас дальше, чем мы предполагали. – Он тепло улыбнулся мальчику. – Я не смогу всю жизнь заботиться о тебе, сынок. Нам нужно проверить, как ты проявишь себя в новой незнакомой обстановке, предоставленный самому себе.
Медленный, размеренный бой похоронных барабанов. Медленная, ровная поступь участников скорбного шествия, идущих на север от Плавучей Могилы, с факелами в руках. Две длинные цепочки кроваво-красных огней, ползущие под низкими темными облаками. Так все началось.
В середине процессии шел Венкарло Барсави, капа Каморра, а по обе руки от него шагали сыновья. Перед ним двигался гроб, убранный черным шелком и золотой парчой, который несли двенадцать (по числу теринских богов) носильщиков в черных плащах и черных масках. Позади Барсави катилась повозка с огромной деревянной бочкой, влекомая шестью мужчинами, а за повозкой следовали облаченные в черное служители Безымянного Тринадцатого бога.
Барабанный бой отдавался эхом от каменных стен, гулко раскатывался по каменным улицам, далеко разносился над мостами и каналами. Факельные огни отражались в каждом окне, в каждом кусочке Древнего стекла, мимо которых проплывали. Народ смотрел опасливо, если вообще смотрел: многие при приближении печальной процессии запирали двери на засовы и плотно закрывали ставни. Так в Каморре хоронят людей богатых и влиятельных: медленное скорбное шествие к Шепотному холму, погребальная церемония, а потом буйная, горькая тризна. Тосты за упокой усопшего, скорбный пир для тех, кто еще не призван на суд Азы Гийи, Повелительницы Долгого безмолвия. Погребальная бочка является неотъемлемой частью традиции.
Процессия покинула Дровяную Свалку в самом начале десятого и медленно вошла в Котлище, где ни один пьянчуга или уличный мальчишка не посмел перейти через дорогу перед ней, где шайки головорезов и толпы грязного сброда в мрачном молчании стояли вдоль улиц, по которым проходил их повелитель со своими подданными.
Траурное шествие миновало Дымный квартал и вступило в Тихий. От каналов поднимался серебристый туман, теплый и липкий. Ни один желтокурточник не встретился на пути процессии, ни один констебль не появился в пределах видимости – капа заранее позаботился о том, чтобы для служителей порядка той ночью нашлись дела на другом конце города. Вся восточная часть Каморра сегодня принадлежала Барсави и длинной колонне факелоносцев. Чем дальше на север продвигался он, тем больше добропорядочных горожан при его приближении укрывалось за запертыми дверями, гасило огни в своих домах и молилось, чтобы шествие поскорее прошло мимо своей дорогой.
Когда бы кто из них наблюдал за процессией, то непременно заметил бы, что она не стала поворачивать к Шепотному холму, а двигается дальше на север, к восточной окраине квартала Ржавый Затон, где в туманной ночной мгле смутно темнело огромное заброшенное здание под названием Гулкая Нора.
Пытливый наблюдатель подивился бы и численности похоронной процессии (свыше ста человек следовало за гробом), и странному облачению ее участников. Одни только гробоносцы были одеты в траур, а все остальные шли в полном боевом снаряжении: в кожаных кирасах с чернеными заклепками, нашейниках, шлемах и наручах; с кинжалами, дубинками, топорами и маленькими круглыми щитами у пояса. И участвовали в шествии лишь отборные представители каморрских шаек, самые лютые и опасные из Путных людей – мужчины и женщины с холодными глазами, жестокие головорезы, за каждым из которых числилось немало убийств. Они собрались из всех подвластных капе кварталов, из всех до единой шаек – из Красноруких и Серолицых, Шалых Псов и Арсенальных, Речных Грабителей и Черных Трюкачей, Баронов Горелища и десятка других.
Однако самого странного в этой похоронной процессии сторонний наблюдатель, даже самый внимательный, никак не мог заметить.
Дело в том, что тело Наски Барсави, завернутое в шелковые простыни, пропитанные алхимическим составом, замедляющим смертное тление, осталось лежать в покоях на Плавучей Могиле. Прошлой ночью Локк Ламора и дюжина других служителей Безымянного Тринадцатого, Многохитрого стража, вознесли молитвы за упокоение души и положили тело девушки посреди круга из священных свечей – до времени, когда ее отец покончит с делом, не имеющим никакого отношения к Шепотному холму. Убранный траурными шелками гроб был пуст.