«Надо же как! Один раз меня увидел, а помнит», — обомлел мальчик, но ответил царю: —Я сегодня, царь-батюшка, только посмотреть пришёл, а учиться после каникул начну.
— Правильно! Зимой будешь заниматься теорией, а летом изучать морское дело на практике. Хоггет, — обратился Пётр к англичанину, — мы сейчас с Иваном словом перемолвимся, а ты пока отроков поспрашивай, проверь, какие знания у них в голове осели. И правды не таи!
Иван Петрович предупредительно поднёс стул англичанину и вышел вслед за царём.
Как же повёл себя инженер Хоггет, оставленный с учениками? Схватил ли он указку, принялся тыкать ею в отроков? Или возвёл глаза к потолку и стал вспоминать свои школьные годы? Отнюдь нет. Чуть только на него обратились взгляды всех, кто был в каморе, Хоггет согнулся пополам и присел.
— Что с вами, сударь? — подскочил к англичанину Федя.
— Должно быть, ветчина была не свежа… — закряхтел Хоггет, — голубчик, а где у вас тут отхожее место?
— Сейчас же вас провожу, — Федя помог корчащемуся инженеру подняться. Едва они вышли за дверь, Хоггет сказал:
— Я сам дойду, скажи куда.
Федя объяснил ему, где находится уборная, и вернулся в класс, где ученики радостно обсуждали небывалое доселе везенье: урок всё никак не начинался.
Пётр и учитель поднялись по лестнице именно туда, откуда не могли выбраться Тимка и Тинка, — в обсерваторию. Когда дверь открылась, мышата юркнули за ножку стола. Тинка шепнула:
— Вот здорово! Царь к нам сам пришёл. Давай-ка рассмотрим, во что он одет.
— Я принёс тебе список кораблей, любезный Иван, вот он. Документ сей, как ты понимаешь, секретный. Вот те суда, что есть в нашем распоряжении. Прибавь к тому ещё «Оксфорд» и «Страфорт», да ещё «Исаак-Викторию», что на ремонте, да фрегат «Лондон», он к лету будет готов. Проложи на сей карте маршруты сообразно навигационным расчётам. Мне в Адмиралтейств-коллегии уже примерно наметили, но я желаю ещё твой план посмотреть, поскольку ты в географии и навигации зело искусен.
— Сделать всё, что в моих силах, государь, — сказал Иван, польщённый доверием царя. Он взял свёрнутый в трубочку плотный лист бумаги и сунул в карман.
Царь положил руку на плечо ван Блюмена.
— Поторопись, Иван, награжу, не обижу.
Тимка, выглянув в эту секунду из-за ножки, так и подпрыгнул: манжета царского камзола была подбита серебряной нитью.
Если бы кто-нибудь в этот момент вышел к лестнице, ведущей в обсерваторию, этот кто-то весьма бы удивился, увидев Хоггета, на цыпочках спускавшегося вниз. Того самого Хоггета, который ещё минуту назад корчился от боли в животе.
— Теперь — в камору, — велел Пётр и пошёл к двери. Мышата ринулись следом, Тимка успел выскочить, чуть не попав под тяжёлый сапог Петра, но Тинка испугалась, что её раздавят, и дверь захлопнулась, снова отрезав её от всех.
Хоггет тем временем вернулся в класс, уселся на стул, отдуваясь, и спросил:
— Прошу извинить моё отсутствие. Что сейчас вы проходили с господином ван Блюменом?
— Сигналы судов, сударь, — сказал один из учеников.
— Кто скажет мне, как показать, что неприятель близко?
И все, конечно же, ответили бы ему на этот вопрос, но в эту минуту в класс вошёл Пётр и, обернувшись, крикнул:
— Несите!
После этого двое слуг внесли большой, скатанный в трубку ковёр, а за ними вошёл взволнованный Иван Петрович.
— Вот, любезный Иван, Петров сын, прими сей знак в честь нового года. Да послужит этот знак целям учения отроков российских и да будет им примером и назиданием.
Пётр собственноручно развернул ковёр, длины его огромных рук хватило, чтобы перед любопытствующими взорами предстал вытканный разноцветными нитями красавец — фрегат, флагман российского флота «Ингерманланд».
— Шпалера сия делана в Петербурге, на нашей мануфактуре, недавно открывшейся. И я повелел всем украшать дома и дворцы русскими шпалерами. Не уступают, чай, они французским да итальянским, а, Петров сын?
— Прекрасный работа, государь.
Пётр передал толпящимся вокруг детям тяжёлую шпалеру, те положили её на учительский стол и стали рассматривать и шумно комментировать, что позволило Тимке без помех забраться на лавку, где лежала Федина сумка. В тот момент, когда все разглядывали шпалеру, англичанин ловко и быстро вытащил из кармана учителя бумагу со списком кораблей. Нескольких секунд хватило ему, чтобы отвернуть от трости свиную голову, затолкать документ внутрь и снова посадить голову на место.
Тимка, наблюдавший за этим с лавки, не поверил своим глазам! Он же только что слышал своими собственными ушами: секретный документ! Выходит, этот английский инженер, которого царь так уважает, — самый настоящий вор?!
Пётр что-то сказал Хоггету, широко улыбнулся, помахал Ивану Петровичу рукой и двинулся к выходу. Англичанин поспешил было следом, неловко махнул рукой, и тут же на пол грохнулась его трость. Тимоха метнулся к нему, чтобы помочь, но едва он коснулся трости, как англичанин рванул её к себе и, скривившись в улыбке, выкатился вон.
— Странноватый господин. Пошли, надо найти мышат, — скомандовал Фёдор Тимохе, — скажем потом, что я тебе школу показывал.
— Я тут! — пискнул Тимка из сумки, — надо Тинку выручать! Она в обсерватории, там дверь захлопнулась!
Федя схватил сумку, и мальчики недолго думая выскочили из класса, подбежали к лестнице и поспешили наверх. Однако их уход не остался незамеченным. Снизу раздался сердитый голос:
— Самовольщина? Сватажились небось!
К ним поднимался Пашков — гроза всей школы.
— Головы вам оторвать, маленькие черти! Государь ещё в Академии, а вы?
— Я сын Ивана Петровича, — сказал Федя, — мне разрешили показать школу новому ученику. Вот ему.
Тинка, сидевшая за дверью, услышала знакомый голос и запищала изо всех сил:
— Караул! Откройте! Я здесь!
— Это кто там ещё? Совсем ума решились, — сказал Пашков и толкнул дверь. Тинка тотчас выскочила и в долю секунды оказалась в Фединой сумке бок о бок с братом.
— Пять ударов палкой и лишение обеда, — строго сказал Пашков, обернувшись к мальчикам.
Возмущённая Тинка вскрикнула:
— Детей бить — непедагогично!
— Ах ты, хлюзда нахальная! — завопил Пашков и треснул палкой Тимофея по плечу.
— Это противозаконно! Вы не имеете права! — снова послышался возмущённый писк.
— Так вы ещё угрожаете! — рассвирепел Пашков, замахнулся палкой, и тут Тимка решил схитрить.
— Не буду больше никого бить! Отказываюсь! — запищал он.
Обалдевший Пашков огляделся по сторонам, перекрестился и прошептал: