Кожемякин на стену лез и сползал по ней, щелкая зубами.
Они устанавливали в стратегически важных местах трещащие вертушки, мешавшие соседу спать. Подманивали в палисадники врага оголодавших коз. Забрасывали снегом пять минут назад отрытую тропинку. То есть вредили друг другу упорно и не сдавая позиций.
Так продолжалось лет десять. Но понемногу противостояние приобрело характер холодной войны. Стороны устали и выдохлись.
– Здорово, сволочь! – приветствовала Нина соседа по утрам.
– Как дела, кикимора? – любезно осведомлялся Кожемякин.
Тишайший Петруша в грызне участия не принимал и обеими сторонами считался кем-то вроде безобидного представителя Красного Креста.
Так продолжалось до тех пор, пока Кожемякин за неделю до торжественного ужина не выгрузил на своем участке машину куриного помета.
Был ли это коварный замысел или случайность, истории не известно. Не известен также в точности объем привезенного удобрения. Но Нине, поутру вышедшей на крыльцо, показалось, что где-то рядом обкакалось примерно полторы тысячи кур. Дыханье у нее сперло, а перед глазами мелькнула прожитая жизнь.
Уцепившись за забор и впервые за сорок лет сожалея об отсутствии жабр, Нина, пошатываясь, добрела до соседа.
Иван, напевая песенку о ландышах, светлого мая привет, бултыхал в пластиковом бочонке палкой. Рядом выстроились в ряд еще десять бочонков.
– Ты что ж, сволочь, творишь! – прохрипела Сысоева, узрев эту картину.
– А чего? – удивился Кожемякин.
– Это! Вот оно! Убери его!
Нина заткнула нос, но обонятельные рецепторы неизвестным науке образом мигрировали на слизистые языка и нёба. Ничем другим бедная Нина не могла объяснить, почему она, вдыхая через рот, по-прежнему чувствует ЗАПАХ.
– Куда ж я уберу? – удивился Кожемякин. Помет достался ему по дешевке, и он пребывал в благодушном настроении.
– А-ы-а! – просипела Сысоева, что означало «куда угодно, но только подальше отсюда, и тогда я не прокляну тебя до седьмого колена!»
Иван вдохнул полной грудью и улыбнулся рассвету.
Нина, не веря своим глазам, уставилась на него. Ей неоткуда было знать, что последние пару лет у Кожемякина с цветением березы начинало закладывать нос. К концу июня проходило само, без всяких лекарств, так что Иван не придавал этому значения.
– Смрад! Кошмар! – каркнула Нина.
– Фосфор! Цинк! – обрадовал ее Кожемякин. – Водичкой разведем, пять днем настоим – и готово!
– Пять дней?!
Нина Борисовна ухватилась за калитку. Через неделю приезжает невеста! На ужин!
Мысль о любой трапезе, пусть даже отдаленной на неделю, вызывала острую тошноту. Но еще сильнее Нину замутило при мысли о том, что московскую высокомерную девицу привезут в эту адскую вонь. Как она будет морщить носик! Как будет посмеиваться, рассказывая потом приятелям-москвичам об ароматах Шавлова!
А как будут хохотать завистники! В ушах Нины зазвенел издевательский смех.
Сысоева придавала очень большое значение репутации. «Делай что хочешь, но выглядеть это должно пристойно!» Случись ей совершить сепукку, на последнем издыхании она припудрила бы края раны.
Можно отравить наглую дрянь, соблазнившую ее неопытного мальчика. Можно заточить ее в подвале. Можно, наконец, прибегнуть к помощи старой доброй веревки и придушить ее по-тихому, едва жених и гости отвернутся.
Но при этом вокруг не должно вонять куриным пометом!
А завистливая Алевтина! А язвительнейшая Елизавета Архиповна! Представив, какими замечаниями они станут сопровождать семейное торжество, Нина застонала.
– Ты что, болеешь? – подозрительно спросил Кожемякин. – Топай отсюда. Еще заразишь меня!
У Нины мелькнула мысль расчленить Кожемякина, а фрагменты трупа разбросать по бочонкам. Все равно хуже пахнуть уже не будет, трезво рассудила она. И улики растворятся в аммиаке. Где Иван Кожемякин? Нет Ивана Кожемякина. Распался на молекулы.
Но препятствовала проклятая слабость. Приступать к осуществлению этого плана можно было только в противогазе.
Нина зашла с другой стороны:
– Слушай, как человека тебя прошу: увези ты эту гадость.
– Какую гадость? – Кожемякин непонимающе огляделся. – Это ж ценное удобрение! У меня весь огород в рост пойдет!
Сысоева растоптала собственную гордость и принялась уламывать соседа. В ход шли посулы, угрозы, обещания и взывания к мужской снисходительности. Кожемякин, подлец, в ответ только посмеивался. А когда Нина выложила свадьбу как последнюю карту и взмолилась о пощаде, так и вовсе загоготал на весь огород.
– Пусть невеста привыкает! Здесь ей не Москва! Тут природой пахнет!
По мнению Нины, запах природы был хорош лишь до тех пор, пока не валил с ног. Но переубедить Ивана ей так и не удалось.
Униженная, измученная Нина вернулась домой. И стала в тоске и ужасных предчувствиях ждать часа икс.
Тем временем Кожемякин, потирая руки, развел помет водой, настоял четыре дня, удобрил половину участка и приготовился покончить со второй.
Как вдруг случилось непредвиденное.
Кожемякину продуло ухо, и, принимая прописанные врачом антибиотики, Иван внезапно избавился не только от отита, но заодно и от насморка.
В один прекрасный день он уехал по делам. С крыльца спустился больной человек, а вернулся совершенно здоровый.
На подходе к собственному дому Иван пошатнулся. Сделал еще три шага – и врос в землю.
Пропасть разверзлась у него под ногами, и текла по дну этой пропасти далеко не лава.
Нина могла бы торжествовать, но она в этот момент закупала освежители воздуха в промышленных масштабах. Остальные же соседи спешно закупоривали окна и окуривали квартиры благовониями. В индийской лавке, прозябающей в уголке супермаркета, в один день скупили весь ассортимент и требовали чего-нибудь позабористее.
Иван одной рукой взялся за нос, а другой ухватился за сердце.
Его можно было понять. Запах стоял такой, что писатель, живущий по соседству, вместо «смеркалось» написал «смерделось». После чего утратил душевное равновесие, напился, буянил и первой же электричкой покинул малую родину, увозя с собой многостраничный труд под названием «Навсегда в моем сердце».
Но мало этого!
Некая робкая жена, запуганная мужем, неожиданно впала в исступление и поколотила супруга иконой «Чаша терпения». А мирная старушка, собравшаяся помирать и по такому поводу уже причастившаяся, внезапно поднялась со смертного одра, разогнала скорбящую родню и заявила, что прежде выйдет замуж за детскую свою любовь Володьку Тихомирова, благо он как раз в прошлом годе овдовел.
Куриный помет круто менял людские судьбы.