– Может, да. Но ты учти, что это Шавлов. Все уже в курсе завещания. На Григория смотрят внимательнее, чем на Анджелину Джоли на красной дорожке. И если он обидит этого пуделя-страдальца, ему это потом припомнят. Не потому, что здесь пуделей любят. А просто провинциальный городок ошибок не прощает.

– Брось! Что ему, алкашу!

– За алкоголизм его никто не осудит. А за пуделя подвергнут этой, как ее…

Бабкин защелкал пальцами. Теперь настала очередь Илюшина взирать на него со злорадством.

– Инфекции? – с лицемерным сочувствием предложил Макар, глядя, как мучается приятель.

– Нет!

– Резекции?

– Да ну тебя!

– Овации?

– Иди к черту!

– Обструкции, – сжалился Макар.

– Точно! Обструкции!

Бабкин облегченно выдохнул.

Илюшин поднялся и отряхнул джинсы. Над его головой с негромким треском зажегся фонарь, и сразу стало видно, что вокруг стемнело. Какая-то мысль издалека царапнула Макара: словно кошка высунула лапу из-под дивана и сразу спряталась. «Стало видно, что стемнело, лишь когда включили фонарь…»

Но все мысли перебивал образ бритого налысо пуделя.

– Значит, дом наследует Григорий… – вслух подумал Илюшин. – Если он помрет после вступления в права наследования, то кому останется имущество? Очевидно, его жене.

– Если внебрачные детишки не понабегут со всех сторон!

– Могут, – признал Макар. – Григорий у нас мужчина пылкий и любвеобильный. А скажи, мой осведомленный друг, про Ивана Кожемякина ничего не известно в контексте завещательных распоряжений? Может, старушка сидела на акциях «Газпрома» и оставила внучатому племяннику десяток-другой?

Бабкин развел руками.

– Понятия не имею. Ни одного упоминания о Кожемякине сегодня не слыхал.

– Значит, пока убийство напрямую выгодно Григорию. А косвенно – его жене.

Сергей тоже отлепился от дерева и с наслаждением потянулся. Трех маргинальных личностей, топтавшихся в отдалении с надеждой выпросить у этой парочки десятку-другую, как веником смахнули.

– Пока убийство напрямую выгодно только пуделю, – проворчал он. – Шутка ли – один в трех комнатах!

Глава 9

1

– Алиби нет ни у кого, – сообщил Макар. – Включая тебя, Саш.

Он за час свел воедино на одном листе то, что ему удалось собрать по крупице от всех Сысоевых и примкнувших к ним родственников. Теперь разлинованный лист лежал перед ним и убедительно доказывал, что в своем расследовании Илюшин продвинулся очень недалеко.

Вся троица на вечер перебазировалась к Бабкину. Ближе к ночи сирень в палисаднике принялась благоухать так, что этим запахом можно было кормить, как мороженым, с ложечки. «Вот бы производили сиреневое мороженое! – размечталась Саша. – И пионовое. И ландышевое! А для гурманов – нарциссовое, с легкой горчинкой».

Тут Стриж спохватилась, что пока она витает в мечтах, Галка гниет в застенках шавловских подземелий (они представлялись ей сырыми и с крысами по углам), и призрак ландышевого мороженого растаял бесследно.

Бабкин сидел на подоконнике, заняв место Илюшина, и разглядывал прогуливавшиеся по улице парочки. Мавр сделал свое дело: собрал нужную информацию и принес в клювике большому боссу.

Он покосился на большого босса. Илюшин притащил из другой комнаты кресло и сидел в нем по-турецки. Выражение лица у него было страдальческое, но Бабкин подозревал, что связано это не с расследованием, а с неудавшейся попыткой Илюшина разогреть в духовке мороженую пиццу из местного супермаркета. Готовая пицца на вид напоминала окровавленную подметку и на вкус, вероятно, ее же (тут Бабкин не испытывал стопроцентной уверенности, поскольку никогда не пробовал окровавленных подметок и не собирался экспериментировать).

Илюшин страдал острой пиццезависимостью. В Москве он привык съедать по одной штуке в день и заедать мисо-супом или роллами. Однако Шавлов был не тем местом, куда стоит приезжать со своими привычками. Этот городок гостей с привычками особенно ненавидел и старался при каждом удобном случае убедить, что гость трагически ошибся, заведя себе такое странное пристрастие. Разве картошка с малосольным огурцом не лучше какой-то итальянской лепешки?!

– У нас остается надежда на китайскую кухню, – пожалел Бабкин напарника. – Где-то в центре есть кафе «Красный восток».

– Если там такие же роллы, как в супермаркете пицца, я лучше перейду на брюкву.

Макар закончил схему и теперь разглядывал ее. Более-менее было ясно, где после девяти двадцати находилась Сысоева, потому что ее видели на кухне сначала Рита, а потом муж с братом. Кроме того, если боксер Валера подтвердит ее слова, около девяти сорока они вместе двигали комод, а не убивали старушку.

Со всеми остальными картинка не вырисовывалась или получалась совсем уж мутной. Алевтина, по ее словам, сначала читала на чердаке, а через полчаса спустилась вниз и стала помогать Нине. Но к этому времени старушка была уже убита. «А можно из окна чердака выбраться на крышу навеса? Надо проверить».

Григорий с Петрушей уверяли, что все время были вместе. Сперва заглянули на кухню, где Николай ухитрился сделать замечание супруге насчет ее внешнего вида, а затем перелезли через забор на участок Кожемякина и бродили там впотьмах, строя планы мести.

Кстати, где сосед? По-прежнему белое пятно.

Рита говорить отказывается.

Кристина так и не объявилась.

Боксер был на тренировке, и выловить его Макар не успел.

Но больше всего ему не нравилось, что Олег Сысоев соврал. Не было никакого друга, а если и был, Сысоев не разговаривал с ним в своей комнате, а занимался неведомо чем.

Кто еще? А, Пахом Федорович! Старикана боксер привез в залу и оставил перед включенным телевизором.

Галка бродила по саду.

Где ошивались мальчишки, сказать было решительно невозможно, потому что все в один голос утверждали, будто неугомонные пацаны находились буквально везде. Понаблюдав за ними пару часов, Макар охотно в это верил. Есть у детей и котов такая особенность: быть повсюду, когда это не требуется, и пропадать, как только они становятся необходимы. Проходит годам к пятнадцати (лишь у детей, разумеется).

Стриж подняла руку с видом послушной ученицы и заметила, что Пахом Федорович все-таки вне подозрений.

– Когда мне было лет семь, я полюбил ездить в коляске соседей, – вдруг сказал Бабкин. – У них как раз дочь родилась.

Саша с Макаром уставились на него.

– Коляска в тамбуре стояла, – продолжал ностальгически Сергей. – Большая, синяя. А тамбур дли-и-и-инный! Я садился в нее, отталкивался от одной стены и катился до другой на полной скорости! Ух!