Готовясь к своему третьему президентскому сроку, Владимир Путин, начиная с осени 2011 года, выступил с серией программных статей, в которых евразийская интеграция (не только экономическая, но политическая и военная) была фактически обозначена в качестве главного внешнеполитического проекта России [59] .
С точки зрения Путина и его главного помощника в деле евразийской интеграции Сергея Глазьева, этому проекту требовалась «критическая масса» – единый рынок численностью в 200 млн потребителей. Для решения этой проблемы Москва предприняла новую попытку привлечь Украину (45 млн жителей) к евразийскому проекту. Избрание четвертым президентом Украины в 2010 году Виктора Януковича на смену прозападному политику Виктору Ющенко, казалось, создавало предпосылки для этого.
Янукович немедленно отозвал просьбу о вступлении Украины в НАТО и провел через Верховную раду закон о внеблоковом статусе Украины. Антироссийские тенденции в политике официального Киева были приглушены, русский язык в соответствии с новым законом получил статус регионального в ряде областей Украины. В то же время экономического сближения Украины с Россией при Януковиче не произошло. Киев был готов лишь к сотрудничеству с ТС/ЕЭП, но не к интеграции с РФ и ее партнерами. Движимый семейными и клановыми интересами, четвертый президент Украины собирался маневрировать между Россией и Западом.
С точки зрения Кремля, это была межеумочная позиция. Выступая на Валдайском форуме в сентябре 2013 года, Путин рисовал картину мира, структурированного вокруг крупных цивилизационных проектов, которые одновременно являлись бы геополитическими и геоэкономическими конструкциями. В этой картине «Русский мир» выступал как единый российско-украинско-белорусско-евразийский блок, соприкасавшийся с Евросоюзом на западе, Китаем на востоке и мусульманским Ближним и Средним Востоком на юге. Путин говорил о русских и украинцах как о едином народе [60] .
Москва приложила много усилий для того, чтобы ясно и доходчиво показать Януковичу, что в его интересах и интересах Украины – курс на сближение и интеграцию с Россией и ее партнерами по Таможенному союзу и Единому экономическому пространству. Украине тем самым был бы фактически гарантирован огромный рынок почти в границах бывшего СССР. В рамках Евразийского союза Украина заняла бы самое важное положение после России. Москва также была готова помочь Украине решить ее сложные финансовые, экономические и социальные проблемы. С 2012 года Путин, для которого приоритетность евразийской интеграции стала безусловной, был готов создать российско-украинский союз на самых выгодных для Киева условиях.
Одновременно Европейский союз вел дело к оформлению первых результатов «Восточного партнерства» – соглашений об ассоциации с партнерами, а также договоренностей о свободной торговле с ними. Речь шла о сравнительно скромных проектах, открывавших, однако, путь к включению ассоциированных стран в западное сообщество. Проект «Восточного партнерства», таким образом, являлся прямым конкурентом интеграционных планов РФ. Кроме того, он отражался на давно сложившихся экономических отношениях Украины и России, между которыми с 1990-х годов действовал режим свободной торговли в рамках СНГ.
Москва в этой ситуации предпочла проявить гибкость. Ее предложения о трехсторонних переговорах с участием ЕС и Украины о будущих торгово-экономических отношениях между ними были, однако, отвергнуты Брюсселем как неприемлемое вмешательство в компетенцию двух участников – Украины и самого ЕС. Это был принципиальный момент. В Европе, как и в США, отказывались признавать какое-либо право России на обсуждение характера и форм отношений между бывшими советскими республиками и странами Запада. Киев по привычке маневрировал между Брюсселем и Москвой, не обозначая своих долгосрочных приоритетов.
В ответ Москва решила продемонстрировать Киеву, какие последствия имело бы принятие Украиной европейских условий без согласования с Россией. Вслед за «пряником» заманчивых предложений в плане интеграции РФ продемонстрировала Украине «кнут» таможенных и иных экономических ограничений. Киев, со своей стороны, решился на рискованный маневр.
В конце осени 2013 года президент Янукович отложил подписание соглашения об ассоциации с ЕС. Результатом стали уличные протесты со стороны тех, кто связывал европейский выбор Украины с надеждой обуздать коррупцию и обеспечить гражданам страны достойную жизнь. Милиция попыталась разогнать Майдан, но безуспешно. Казалось, Янукович ставил себя в положение, из которого был только один выход – согласие на интеграцию с Россией. В декабре 2013 года украинский президент договорился о кредите со стороны РФ на сумму 15 млрд долларов.
Тем временем киевский Майдан из преимущественно проевропейского превратился в националистический и отчасти антироссийский. Он также перестал быть мирным. В Москве ожидали, что Янукович наконец применит силу для восстановления конституционного порядка, и были готовы при необходимости поддержать его. Еще в феврале 2014 года президент Украины оставался самым популярным политиком в стране. Тем не менее Янукович решился на отчаянный шаг. Пытаясь обеспечить свое личное выживание под гарантии, как ему казалось, США и ЕС, он отступил перед оппозицией, подписал отложенную капитуляцию перед своими политическими противниками, а затем, увидев, что гарантии Запада были лишь плодом его воображения, бежал из столицы, а затем и из страны, оставив Украину в руках лидеров нового Майдана.
Главная причина поражения политики Москвы на Украине была не в том, что Запад стремился не дать Украине вновь соединиться с Россией. Действительно, США и страны ЕС стремились не допустить вхождения Украины в интеграционный проект с РФ, опасаясь «чрезмерного» усиления России, даже «восстановления Советского Союза» в новом обличье [61] . И Запад, конечно, предлагал Украине альтернативы сближению с Москвой – перспективу ассоциации с ЕС и эвентуального членства в НАТО.
Решающим фактором, однако, было не противодействие Запада, а нежелание самих украинских элит – не только националистических галицийских или прозападных киевских, но и олигархических восточных – включаться в строительство «новой Евразии» вместе с Россией. Сознательно или подсознательно, эти элиты видели в таком общем деле угрозу для самостоятельного «украинского национального проекта». Коротко говоря, если бы Украина вновь тесно сблизилась с Россией, она неизбежно превратилась бы в Малороссию, став важной частью «Русского мира», но утратив при этом дорогую для элит самостоятельность.