Август 2003 г.
Первый номер газеты «Правда»
Перед уходом в вечность
Часы и минуты из последних ста земных дней Леонида Леонова
Русский эпос Михаила Шолохова
Доктор филологических наук, профессор Федор Бирюков
Что оке с нами происходит?
Писатель Юрий Бондарев
«Наше поколение нагло ограбили»
Писатель Михаил Алексеев
Душа соборная
Писатель Владимир Личутин
У нас поле Куликово, у них – «Поле чудес»
Писатель Валентин Распутин
Предавшим память нет прощенья
Поэт Егор Исаев
На крючке позолоченном
Писатель Виктор Розов
«Варварское разрушение прошлого жестоко мстит будущему…»
Народный артист СССР Сергей Бондарчук
Познай, где свет – поймешь, где тьма
Народная артистка СССР, художественный руководитель МХАТ имени М. Горького Татьяна Доронина
Имя и честь театра
Народный артист СССР, художественный руководитель Малого театра Юрий Соломин
Востребовано ли сегодня настоящее искусство?
Композитор, народный артист СССР Тихон Хренников
«Мы теряем престиж мировой культурной державы»
Дирижер, народный артист СССР Владимир Федосеев
Ранним августовским утром 1994 года окончился земной путь мыслителя и писателя Леонида Леонова.
– Человек приходит в этот мир с облачком судьбы над головой и уходит прежде, чем облачко развеется.
Это не были последние слова, которые я слышал от него, да и не выделил он их никак, сказав будто мимоходно, а вот вспомню Леонова – и почему-то сразу тихий голос его произнесет в памяти именно это.
Встречи, о которых считаю нужным рассказать, относятся к последним ста дням жизни великого русского писателя, когда он, будучи тяжко больным и отмечая свое 95-летие, наверное, понимал, что дни эти для него и в самом деле могут оказаться последними. И, коли хотел встреч (а все они, кроме опять же первой, были не просто с его согласия, но и по его инициативе), встреч, замечу, с журналистом, – стало быть, надеялся или даже рассчитывал, что сказанное им будет донесено до людей. Значит, хотел, чтобы его услышали.
* * *
Это уже потом я как-то нечаянно прикинул: от 29 апреля, когда мне впервые посчастливилось свидеться и поговорить с ним, до 8 августа, когда его не стало, прошло сто дней.
А встреч за это время было шесть. Три в больнице и три у него дома. От трех часов самой продолжительной до тридцати минут самой краткой.
Давно, очень давно мечтал я о беседе с классиком литературы нашей, да все не хватало смелости напроситься на разговор. Обстоятельством, побудившим проявить решительность, стало приближение 95-летия писателя.
Но ответ – как удар: Леонов в больнице. Я уж и руки совсем опустил, да спасибо Юрию Васильевичу Бондареву. Обратитесь, говорит, к зятю Леонида Максимовича, он регулярно бывает у него, пусть скажет о вашей просьбе.
Честно говоря, надежды никакой не было. И вдруг на следующий день – звонок:
– Леонид Максимович вас ждет.
О той встрече рассказано много в нашей газете 5 мая прошлого года. Рассказано все как было, лишь с некоторыми умолчаниями, на тогдашний момент совершенно обязательными.
Например, называлась больница, но безадресная, безымянная. А это был институт имени Герцена. Онкология. Так что хоть про диагноз – рак горла – Леонову, разумеется, не сказали, только догадаться не составляло труда.
Знал он, знал, какая угроза над ним, тем более в его возрасте. И от понимания ситуации мне было не по себе. Вопросов-то принес к нему кучу. Да какие уместны тут?
Может, в канун столь почтенного юбилея вспомнить прожитое и людей из разряда великих, с которыми по жизни был близок? Горький, Есенин, Станиславский… Сколько их! Но он легкой шуткой отводит тему:
– Вы еще про любовниц спросите.
Может, поразмышлять о написанных книгах? Какая из них более всего ему дорога? Улыбается:
– Это все равно что из родных детей кого-то выделять.
Однако последний роман «Пирамида», над которым работал он более полувека, не считая завершенным по сей день, – как я понял, мысль его не отпускала. Первая часть новой книги в те дни только что была издана в качестве приложения журналом «Наш современник», и мое упоминание об этом вызвало расспросы, известно ли мне что-нибудь про восприятие его работы читателями и критикой.
Легко было подумать, что обычный авторский интерес, восходящий на честолюбии или даже славолюбии. Но немедленный поворот моего собеседника в иное, глобальное русло дает понять: нет, не суетным тщеславием продиктована его озабоченность. Ведь роман этот, роман-наваждение, стал бы высшей да и последней ступенью непрестанных леоновских раздумий о судьбах родной страны в контексте судеб всего человечества. И перед вплотную приблизившимся уходом из этого мира больше всего он был озабочен, дойдет ли до людей тревожное, горькое, кричащее его предупреждение.
Предупреждение о надвинувшейся катастрофе всей нынешней земной цивилизации.
Позволю себе еще раз воспроизвести полностью тот текст, который Леонид Максимович продиктовал мне тогда и который, по-моему, мы вправе рассматривать как завещание великого писателя своей стране – России и всему миру, своим соотечественникам и всем живущим на Земле.
Одно необходимое замечание. Я написал: «продиктовал». Но гладкое это слово, называя, так сказать, технологию выражения его мыслей, никак не передает мучительный, самоистязательный процесс, очевидцем которого мне довелось стать.
Известно, что в последние годы, почти абсолютно лишенный возможности писать из-за утраты зрения и других недугов, Леонов надиктовывал свои страницы редакторам. Представляю теперь, каким непередаваемым трудом было то «надиктовывание». Но и в сравнении даже с ним, в сравнении с писавшимся ранее, эти несколько абзацев, которые предназначал он через «Правду» донести до внимания всех, рождались, наверное, с особой ответственностью и самотребовательностью.