Я подумал тогда, что это же определение можно было смело отнести и к моему скоропалительному и полыхающему чувству к Лене.
– Может быть, – состорожничал я, в душе соглашаясь с ней. – Словом, я решил оставить его в покое, хотя не скрою, что к Веронике в то время уже испытывал стойкую неприязнь. Да что там, я ее ненавидел… Может быть, даже в душе желал, чтобы она исчезла навсегда. Нет, не умерла, чтобы оставила в покое моего брата…
– А он сам в то время был еще здоров? Я правильно понимаю?
– Да, я просто отвлекся. Я же начал рассказывать о том, с чего начался весь этот кошмар. Я был у Аркадия дома, мы с ним пили пиво, он показывал мне эскизы, мы разговаривали, и нам было хорошо… Я хочу сказать, что у нас было отличное настроение. И вдруг раздался телефонный звонок. Аркадий взял трубку. Он слушал, а я смотрел на него и видел, что лицо его меняется, щеки порозовели, как это бывает при высокой температуре, а на лбу выступила испарина. Он не мигая смотрел на меня… Потом просто выключил телефон, и все. Что случилось, спрашиваю я его. Он не сразу ответил. Выяснилось, что позвонил какой-то мужчина, не совсем трезвый, и, смеясь, сказал ему, что Вероника только что была с ним и теперь едет домой… Что он отговаривал ее садиться за руль, но она все равно поехала… Потом произнес какие-то мерзкие подробности того, что между ними происходило, и добавил что-то о маленькой красной родинке, по форме напоминающей малину, что на ягодице Вероники… Когда я это услышал, то и сам почувствовал, как краснею. Кулаки мои сжались…
– И кто же это был?
– Да это неважно… Важно другое. Аркадий быстро оделся и вышел на улицу. Я не понимал, зачем ему нужно ее встречать… Ну да, она выпила… Но она не первый раз садилась за руль в нетрезвом виде. А потом я подумал, что у него другое на уме… Что он хочет что-то сделать с Вероникой… Мне бы спуститься с братом вниз, чтобы помешать этому, но тут я понял, что это не мое дело и что если Аркадий прибьет эту гадину, то я сделаю все возможное, чтобы помочь ему избежать наказания. И только. Я меньше всего тогда беспокоился о Веронике.
Лена, которая, как я видел, находилась в состоянии полудремы, вдруг села рядом со мной, обхватив руками свои колени. Волосы ее, цвета спелого каштана, залитые лунным светом, казались почти белыми.
– Да что случилось? Что он с ней сделал?
– Я стоял на балконе и все видел… Ее машина въехала во двор и на скорости врезалась в бежавшего ей навстречу Аркадия. По сути, она сбила его, едва не убила, он повредил себе позвоночник и ноги…
– Так это Вероника была за рулем! То есть все наоборот?! Но тогда я вообще ничего не понимаю. О каком тогда чувстве вины можно говорить? Все эти цветы… Что это значило?
– Очень скоро выяснилось, что Аркадий никогда не поднимется, что он пригвожден навсегда к инвалидному креслу. И мой брат, чтобы не взваливать на Веронику бремя ухаживания за больным да к тому же еще и нелюбимым мужем, чтобы не «ломать», как он выразился, ей жизнь, сам подал на развод, отпустил Веронику.
– И? Что она?
– Ну, во-первых, она ничего не помнила. Во-вторых, она совершенно спокойно отнеслась к разводу, подписала все бумаги. И когда Аркадий подарил ей квартиру, ограничилась простым телефонным «спасибо, Аркаша».
– А цветы? Зачем он дарил ей цветы? За что?
– Он думал, что этими цветами и подарками он спасет ее, понимаешь?
– Конечно, нет!
– Вот и я тоже не понимал. Думаю, он надеялся на то, что в ней проснется человечность, совесть, любовь, он верил, что у нее есть сердце. Хотя мне иногда казалось, что эти цветы – просто нить, которая еще какое-то время могла связывать его с ней. И эти мои назойливые визиты, которые просто бесили ее, и эти манипуляции со шторами, когда я раздвигал их, чтобы он мог подсматривать за нею…
– Но это же грязно, недостойно! – воскликнула Лена. – Ты же понимал, что так нельзя… Ты несколько месяцев заваливал ее цветами. Как она тебя еще не спустила с лестницы?
Это был идеальный момент, когда я мог раскрыть ей всю правду до конца и рассказать о том, что Вероника любила меня и что мои визиты к ней, пусть и по просьбе Аркадия, с одной стороны, причиняли ей неудобство и дразнили ее, с другой – я знал, что она ждала их.
– Я вот что подумала…
Лена неожиданно поднялась с постели, завернулась в простыню, включила лампу и, окончательно проснувшаяся, с головой, полной вопросов, села рядом со мной на кровати, взяла меня за руку.
– Макс… А тебе никогда не приходило в голову, что Вероника могла тебе просто не открывать дверь? Однако она открывала. Зачем? Говоришь, что эти цветы были как бы нитью, связывающей Аркадия с Вероникой. А мне вот кажется, что эти букеты связывали Веронику… с тобой. Она была влюблена в тебя, да? И ты это знал. Возможно, и ты тоже любил ее, да только держался от нее на расстоянии, поскольку она была женой брата… А? Макс, ты чего молчишь? У вас с ней был роман? Или Аркадий вообще ни при чем и все эти цветы ты дарил ей от себя, таким образом выражая свои чувства?
Если бы разверзся потолок и на меня опрокинулось бы небо с холодным дождем, я не удивился бы так, как удивился, услышав слова Лены.
– Ты любил ее? И ты убивал всех ее любовников? Звонок в дверь, она открывает и видит у порога труп… Господи, какой ужас…
И не успел я опомниться, как остался один. Где-то очень далеко от меня хлопнула дверь.
Я закрыл глаза. Кровь стучала в моих висках. Я стиснул зубы.
Только идиот мог, заполучив в постель женщину, всю ночь рассказывать ей о своем проблемном брате и его шлюхе-жене.
Я встал, принял душ, быстро оделся и вышел на улицу. Сел в машину и поехал на улицу Огарева.
Москва была оранжевой от мигающих светофоров, светящихся витрин и казалась сонной, расслабленной, уставшей. Я мчался по широким и пустынным улицам, в открытое окно врывался свежий холодный воздух.
Я с трудом нашел нужный мне дом, позвонил в домофон.
Я вернулась домой и, стараясь не шуметь и не включая света, двинулась в сторону своей спальни.
– Лена? – раздался встревоженный голос Лизы. – Ты чего вернулась? Что случилось?
В ее голосе звучало разочарование, как если бы она предчувствовала что-то нехорошее. Да и сон ее, похоже, был тревожным, неспокойным.
Вспыхнул свет. И это яркое электрическое облако осветило не только гостиную, но и словно обнажило мою душу. Слезы хлынули из глаз, в горле застрял комок невысказанных слов сожаления, раскаяния и отчаяния. Я бросилась к сонной, в пижаме, Лизе, она обняла меня, принялась нервно и как-то очень энергично, будто желая этим спасти меня, гладить по голове.
– Ну-ну, успокойся… Надеюсь, ничего страшного все же не произошло… Пойдем чайку попьем…
Я долго не могла успокоиться, и, рассказывая Лизе историю Аркадия и Вероники, хотела услышать ее мнение по поводу моего предположения относительно связи Макса со своей невесткой.