– Мне тоже. Вот, ждем результаты вскрытия. Инфаркт – это предварительный диагноз.
– Подождите… Ведь Аркадий был очень состоятельным человеком, они на пару с Максимом владели фирмой, там еще такое трудное название на английском «Голден…».
– Да, я в курсе.
– И кому же теперь все достанется? Максу? Господи прости… – Маргарита перекрестилась. – Одна нехорошая мысль пришла… Но как пришла, так и ушла.
– Не так давно Аркадий отдал свою долю брату.
– Да? Надо же! Хотя… Аркаша ему доверял безгранично. Думаю, это даже правильно. Что же это получается? Максу достается и эта квартира? Ведь Вероника завещала эту квартиру Аркадию… Теперь же, когда Аркадия нет, она достанется брату как единственному наследнику?
– Скажите, что еще вы знаете о Любе? Может, она с кем-то общалась? У нее были подруги?
– Да ничего я о ней не знаю! Спросите у Макса, он-то точно все знает.
На столе лежала раскрытая книга. Должно быть, Маргарита Васильевна, чтобы как-то отвлечься, читала ее.
– Что за книга? – спросил он, пытаясь разглядеть обложку.
– Эмиль Золя, – она слабо улыбнулась. – Удивительно, в квартире я не нашла вообще ни одной книги! А тут – эта старая, потрепанная книга…
– Вы позволите мне взять ее? – Он вдруг подумал, что эту книгу мог оставить в квартире убийца.
– Вы где ее, кстати, нашли?
– Да вот прямо здесь, на столе, и нашла. Словно Вероника ее читала… Однако пустые бутылки и стаканы со следами виски и коньяка говорят об обратном.
Она была права. Вскрытие показало, что в крови Вероники была изрядная доза крепкого алкоголя.
– Что за роман?
– Знаете, малоизвестный роман, помнится, я читала его, когда была девочкой. «Проступок аббата Муре».
Валерий открыл книгу на случайной странице и прочел:
«Она захватывала пучками последние стебли распустившихся левкоев, безжалостно уминая атласные оборочки цветов. Она опустошила клумбы ночных фиалок, полураскрывшихся к вечеру; сжала, точно серпом, целое поле гелиотропов и собрала в кучу всю свою жатву. Под мышками у нее были связки лилий, огромные, словно вязанки тростника. И, нагрузившись с ног до головы цветами, она поднялась в павильон и свалила возле роз все эти фиалки, гвоздики, левкои, ночные фиалки, гелиотропы, лилии. И, не успев перевести дух, опять сбежала вниз…»
Муть, подумал он.
– И тут тоже цветы… – он направился к выходу. – Я вам ее верну, вот только отпечатки пальцев снимут…
– Знаете что?.. Подождите минутку…
Маргарита Васильевна встала, чтобы его проводить. Ткнула пальцем в книгу.
– Если мне не изменяет память, в книге что-то о цветах… Кажется, там трагический финал… Быть может, это как-то связано с Вероникой? Может, это знак?
Все вокруг становятся мнительными, когда речь идет о странной и безвременной кончине, об убийстве близкого человека. Все кажется подозрительным, невероятным, обращается внимание на все то, что прежде вряд ли бы кого заинтересовало.
– Может быть, – он старался быть вежливым.
Зосимов распрощался и вышел.
Разговор с Маргаритой Зиминой вышел тяжелым, каким-то муторным, у него даже голова разболелась. Остался неприятный осадок, связанный с реакцией этой женщины на смерть Аркадия. Как будто, пережив первые мгновенья этого потрясения, ее сознание заработало в практическую сторону вопроса: наследство, квартира…
Еще ему показалось, что Маргарита втайне, где-то очень глубоко в душе, завидовала своей дочери, ее возможности вести свободный образ жизни, будучи защищенной любовью и заботой волшебного Ефима.
Ефиму Дворкину он назначил встречу на утро следующего дня, и разговор с ним, Валерий чувствовал, должен был пролить свет на многие обстоятельства жизни Вероники.
Но сейчас ему предстояло встретиться с Анжеликой Ереминой. Он позвонил, убедился, что она вернулась из Турции, и поехал на Савеловскую.
Он меня выгнал, взашей. Он был вне себя.
Я давно его не видел. Приехал поздно ночью, напугал его, и без того перепуганного внезапной смертью близкого человека.
Он сильно постарел с тех пор, как я видел его последний раз. И если прежде я видел в нем растлителя, негодяя, глубоко порочного человека, то теперь передо мной был просто старик. Растрепанные седые волосы, дряблая коричневая кожа в пятнах, натянутая на выразительный, угловатый череп, выцветшие глаза, темно-красные, словно искусанные губы. Длинный зеленый шелковый халат, шлепанцы.
Он казался совсем маленьким в своей огромной квартире, забитой антикварной мебелью, какими-то скульптурами, привезенными из далеких стран предметами культа, сувенирами, масками, бубнами, шкурами, коврами… Современная белая кухня растворялась в огромной, с высокими потолками студии.
– Это он убил ее, он, ее муж! – орал он на меня, как на представителя противоположного военного лагеря. – Это он вынул из нее душу. Ставил на ней свои психологические эксперименты, все никак не мог порвать с ней окончательно, не мог дать ей полной свободы, поселился напротив нее, следил за ней, не понимая, что каждый прожитый ею день отравлен сознанием того, что она сделала человека инвалидом. Ты не знаешь, какое доброе и горячее сердце у нее было, как она страдала из-за Аркадия. А на развод согласилась потому, что не любила его, вот и вся правда. Она могла бы и не принимать его щедрого подарка, поселилась бы у меня, или же я сам купил бы ей квартиру, вы же все знали, что я ее никогда не оставлю. И если бы я кони двинул, то все завещал бы ей, моей девочке.
Ты зачем носил ей цветы? Ты, вроде бы здравомыслящий человек?! На хрена тебе это надо было?! Сколько раз я собирался встретиться с тобой и поговорить по-мужски.
– Так чего же не встретился? – я едва успел вставить слово.
– Да потому что она не разрешила. Тебе ли не знать, что она допустила все это безобразие, только чтобы видеть тебя.
Вот уж действительно не понимаю, что она в тебе нашла! Вроде не молодой, рожа обыкновенная, какой ты в постели, думаю, она так и не узнала… А вот прикипела к тебе намертво. Что ты ей наговорил, что она стала пить? Что такого сказал, что она совершенно потерялась в этой жизни? Оскорбил ее? Унизил?
– Да ничего я ей не говорил! – возмутился я. – Почему я должен был ответить на ее чувство, если люблю другую?
– Да пошел ты знаешь куда? Обнял бы женщину, приласкал… Что, убыло бы от тебя? А может, она ребенка от тебя хотела?
– Какого еще ребенка?! Она сделала…
Он швырнул в меня тяжелую диванную подушку, затем в меня полетела какая-то африканская маска.
– Скотина! Не смей! Прекрати!
– Возьми себя в руки… Надо что-то делать…