Найти дорогу домой в темноте оказалось не так-то просто. Поэтому Чемп пошел по побежденной береговой линии и наконец добрался до деревянных ступенек в скалах, ведших к дому, где почти все осталось нетронутым. Где Анна ждала его с приготовленными сэндвичами с помидорами, где на полу в гостиной были разложены темные одеяла и расставлены свечи.
Анна стояла у входной двери. На ней был длинный фиолетовый свитер, а волосы Анна собрала в пучок. Она приблизилась к мужу, он положил голову ей на плечо и вдохнул ее запах.
– Что с городом? – спросила Анна, все еще держа руку на груди Чемпа. – Я пыталась разузнать что-то по радио, но оно не ловит. Уцелел?
Чемп не ответил, лишь странно взглянул на жену. Все было проще простого: он ее увидел. Впервые за год он не захотел оказаться в другом месте. И тут же у него в голове завертелись вопросы. Почему его изменил только страх? Почему только хаос заставил понять, что делать? Чемп хотел задать эти вопросы Анне, но не был уверен в правильности ее ответов, боялся, что передумает и откажется от своей затеи. Ему хотелось оставаться уверенным.
Еще тридцать часов назад он лежал на полу у кровати, а теперь они уже расположились там вдвоем, лицом друг к другу. И таким странным образом, как принимаются все важные решения, которые, в конечном счете, меняют жизнь, Чемп решил, что они навсегда останутся в Монтоке. Больше никакого Нью-Йорка.
Теперь их дом – Монток.
Чемп повернулся и посмотрел на медленно восстанавливающийся мир за окном. На освещенное закатом небо, на лужайку около дома. Он знал правду. По крайней мере, что-то важное. Дом их спас.
Большой красивый коттедж, который остался таким же, несмотря на разрушения вокруг. Строгие перила, деревянные потолки и прочные балки устояли. Дом его спас, и Чемп никогда этого не забудет. Он собирался начать здесь жизнь заново, во имя любви и чести и того, что чувствовал, хотя и не мог подобрать для этого правильное слово: опустошение.
Наконец Чемп почувствовал опустошение.
Он посмотрел Анне прямо в глаза.
– Все изменится, – произнес он.
Она кивнула.
– Я остаюсь, – сказал Чемп, несмотря на то что до его ухода они говорили о расставании.
– Почему? – спросила Анна.
– Мне так хочется, – ответил Чемп.
Анна умолкла.
– Ты меня разочаруешь, – произнесла она.
– Возможно.
Он хотел пошутить, но не получилось. Чемп сделал еще одну попытку.
– Думаю, все наладится, – сказал он.
– Когда? – спросила Анна. – И долго так будет?
Вместо ответа, без всякого страха, он крепко прижал ее к себе.
– Этот дом, – сказал он, – станет свидетелем любви. Он станет свидетелем всего.
Мэгги кажется: правильно говорят, что есть темы, которые лучше никогда не обсуждать, например деньги. Сейчас уже Мэгги это понимает так же, как обычно осознает свои ошибки.
Никто не хочет говорить о деньгах – неважно, мало их или много, – каждый чувствует себя немного виноватым за выпавшую ему долю, особенно переданную по наследству, как ярко-рыжие волосы, или широкие бедра, или ужасная полуночная болезнь, заставляющая людей часами размышлять о любви, деньгах или о том, смысл чего они никогда не разгадают. В этом-то все и дело.
Мэгги не спит. С тех пор, как они с Нейтом переехали в Ред-Хук, и с тех пор, как каждый лишний (и не только) цент вкладывался в эту четырестапятидесятиметровую квартиру и, что важнее, в шестьсот метров ниже этажом. Шестьсот метров, на которых будет расположен их ресторан. Раньше Мэгги никогда не приходилось оставаться на одном месте, такое обязательство она берет на себя впервые. Это ее слабая сторона. Мэгги прекрасно это осознает и понимает, что любой незнакомец ее разгадает, узнав, как Мэгги жила раньше: журналистка, сразу после университета сделавшая карьеру на написании книг о еде, за восемь лет жила в восьми разных городах. Сейчас ей уже далеко за тридцать.
Несмотря на то что Мэгги действительно хочется открыть ресторан – описывая чужие рестораны, она всегда мечтала о собственном, – волнения из-за денег и страх бездействия не исчезли внезапно. Тридцать лет Мэгги держала эти страхи при себе. И как бы она ни хотела их подавить, они проявляются с новой силой, стоит только закрыть глаза.
Что же делает Мэгги, чтобы их побороть? Смотрит в окно. Играет на гитаре. Читает книги о средиземноморской кухне и поливает цветы на пожарной лестнице. Напевает себе что-то под нос. Делает уборку.
Фантазирует.
Мэгги думает о Нейте, позволяет воображению разыграться и ее успокоить. Она уже прекрасно знает, что Нейт совершенно не разделяет ее склонности к бессоннице – и постоянному беспокойству, – но то, что он окажется так же далек от нее и в отношении к деньгам, понимает, только найдя в разгар активной, но не очень удачной ночной уборки стопку писем, подписанных «Чемп Натаниэль Хантингтон».
Неприлично. Просто неприлично говорить о деньгах. Но можно пофантазировать. Мэгги в белой майке и трусах «Hello Kitty» сидит посреди гостиной на полу, вокруг разложены всевозможные бумаги, газеты, старые папки, чеки и налоговые декларации. Мэгги выкидывает абсолютно все, слушает песню «Harvest» Нила Янга [6] и чувствует, как ее жизнь меняется. Она понимает, что такие фантазии – еще один побочный эффект недавно появившейся бессонницы: ощущение, что жизнь меняется, исчезает, только когда протрешь глаза, заставишь себя сосредоточиться и поймешь, что недалеко ушел от того, с чего начинал.
Мэгги чуть тянется вперед и берет стопку конвертов с логотипом «Citigroup Smith Barney» [7] , адресованных Чемпу Натаниэлю Хантингтону. Она снимает резинку и собирается открыть первый конверт. Ей и в голову не приходит поступить иначе. Она не ищет компромат. Наоборот. Ей хочется удостовериться, что письма от «Citigroup» – почтовый мусор, который она скинет в третий доверху забитый пакет с мусором. А затем бросит в необъятный мусорный бак в переулке рядом с Пайонир-стрит, откуда их заберет санитарное управление Нью-Йорка.
Главное, навести хотя бы относительный порядок в их квартире до вечернего отъезда к родителям Нейта в Монток. О причине отъезда она даже думать не хочет.
Пати по случаю развода родителей Нейта.
За последние несколько недель с тех пор, как Мэгги узнала о причине визита, она окончательно запуталась и стала воспринимать этот день как празднование годовщины. А как иначе? Празднование развода? Что это вообще значит?