Book.

Выйдя в воскресенье вечером в магазин, Платон не смог пройти и двух десятков метров, ограничивший лишь посещением, находящегося в его же доме «МагазинЧика».

Редкие прохожие уже не шли, а постоянно скользили, многие падали, хотя молодёжь и дети веселились.

Наконец народ увидел настоящий гололёд.

Более того, стала видна чёткая разница между гололёдом и гололедицей.

Все ветки деревьев, на которых почему-то сразу набухли почки, покрылись полностью, как коконом, их обволакивающим льдом.

Такого Платон с Ксенией никогда ранее не видели.

Под тяжестью льда ветки деревьев, не говоря уже о ветках кустов, наклонялись и сильно изгибались, зачастую просто обламываясь. Кое-где от падающих ветвей и целых деревьев обрывались электропровода.

Но в этом буйстве стихии была своя красота! Лес превратился в непролазные снежные джунгли!

Кроме обилия сломанных деревьев и веток кругом валялись и упавшие с высоты макушки сосен.

Одна из них упала впереди Платона метров за пятьдесят ещё 26 декабря.

С понедельника в ООО «Де-ка» начался развоз новогодних подарков смежникам.

Зато на вторник, 28 декабря, Платон отпросился у Надежды для поездки в Солнцево на первый день рождения своего самого младшего внука Миши.

Дед с лета не видел внучка, и тот приятно удивил его своим активным хождением по квартире. Привыкнув, Миша, как мог, поиграл с дедом.

Платон пробыл в гостях у сына почти весь рабочий день, освободив место следующей волне поздравляющих – друзьям Даниила и Александры.

В среду, 29 декабря, Надежда позвонила утром и сообщила, что задержится часов до трёх, и чтобы никто не уходил домой до её прихода, так как именно сегодня они будут отмечать завершение года непосредственно на рабочем месте.

– «Надька опять на нас экономит! Лучше бы в ресторан сводила!» – сразу заворчал Иван Гаврилович.

Остальные приняли предложение с пониманием.

Ведь окончание трудового года отмечают все, а мест в ресторанах и кафе на желающих не хватит. Но, самое главное, на новогодние праздники они уйдут раньше, уже 30 декабря!

Надежда пришла позже обещанного, почти за час до окончания рабочего времени, поэтому настроение самого старого испортилось окончательно. Он даже не принял участие в подготовке праздничного стола.

Сели у Платона. Алексей подносил, хозяин помещения накрывал на стол, Надежда резала хлеб и фрукты, Гаврилыч же ворча, продолжал в кабинете гонять шарики на компьютере.

Наконец расселись. Платон – на своём месте, спиной к стене; Надежда – в торце, ближе к выходу, прогнав с этого места старого ворчуна, мотивировав своё требование необходимостью периодически подходить к телефону; остальные – по длинной стороне, напротив Платона, спиной к входу в цех.

Пока Надежда на повышенных тонах успокаивала ретивого старца, – на этот раз придравшегося к обилию колбасной нарезки и отсутствию на столе чего-либо другого, более интересного, вкусного и разнообразного, – предложив ему даже покинуть помещение, Алексей опять открыл подаренное коллективу шампанское.

Видя, что его коллеги сидят в некоторой растерянности, Платон шутливо предложил Надежде произнести тост, но перед этим «сделать краткий доклад об итогах года».

Та с удовольствием и с долей юмора согласилась, сразу разрядив своими комментариями обстановку, придав ей праздничную направленность. В дальнейшем всё шло как по-маслу. Тосты чередовались один за другим.

– «У нас на складе осталось шампанское – всем по одной бутылке!» – радостно объявила начальница.

– «Ну, надо же? Как ты всё точно рассчитала?! Там как раз осталось четыре бутылки!» – в тон ей, чуть саркастически заметил Платон.

С шампанского только они с Надеждой перешли на коньяк, который неожиданно оказался очень приятным. Остальные, каждый по своей причине, поостереглись. Алексею предстояло вскоре сесть за руль, а Иван Гаврилович сослался на плохое самочувствие.

Для восстановления исторической и морально-этической справедливости Платон тактично, дабы не обижать обиженных начальницей мужчин, предложил тост «За… нашу женщину!».

Надежда была довольна, но остальные мужчины поддержали тост вяло, ибо не видели в начальнице буквально женщину в их понимании.

Однако та ответила Платону взаимностью, провозгласив тост за своих коллег-мужчин, этим окончательно покрыв самодовольными улыбочками их чуть хмельные лица. Вскоре, так и не перейдя к чаю, все насытились.

В заключение Надежда дала вполне ожидаемую команду разобрать остатки трапезы по домам.

Алексей не постеснялся попросить себе всю в обилии оставшуюся колбасную нарезку, но Иван Гаврилович заставил его поделиться с собой, ближним.

Надежда же сгребла к себе со стола все фрукты, предложив Платону взять домой оставшийся чёрный хлеб, на что тот естественно ответил отказом. Но поняв нелепость своей просьбы, она тут же поделилась с ним одной третью взятых себе фруктов, не забыв подсунуть и недоеденную Гудиным вяжущую хурму.

Да-а! Как были мои коллеги обиженными Богом на голову и культуру, так таковыми и остались! Ни чести у них не прибавилось, ни совести, ни чувства долга, ни даже тактичности! – опять понял про сослуживцев Платон, снова в одиночестве убирая за ними со своего стола.

Хорошо, что хоть Надька большую часть посуды помыла! А то совсем было бы свинство с их стороны! – несколько успокоил он себя, заканчивая уборку и относя к Надежде в кабинет встряхнутую и сложенную им скатерть.

Укладывая в сумку свои, взятые домой на зимние каникулы бумаги, фрукты, шампанское и хлеб, Платон подумал – Как в песне Жана Татляна «О, Боже, не спеши!» – хлеб и вино! Вот всё что Бог послал мне от моих коллег к Новому году!?

На следующий день, в четверг, 30 декабря, Платон с большим удовольствием покатался на лыжах. Из-за завалов он выбрал другой, обходной маршрут, и пару раз заблудился, позже выводимый на знакомые тропы и просеки бывалыми лыжниками. В итоге он перекрыл свою обычную временную норму почти в два раза.

Вот и со мной случилось предновогоднее приключение! Сначала встретил «снегурочку», потом, не послушав её, дважды заблудился, и в итоге накатался как будто за целых два дня! – искренне радовался Платон.

А «снегурочка» оказалась очень симпатичной, голубоглазой, на лыжне одинокой, женщиной в расцвете лет. Она была одета в серо-голубые тона, и очень долго объясняла Платону дорогу, даже предлагая свернуть на другую.

Дурак я! Не понял намёка! Вот потому и заблудился, недотёпа! А хороша была, особенно глаза! – некоторое время жалел себя «Дед Мороз».