Двери лифта захлопнулись, отрезая от металлического пронзительного голоса. Дон уже ехал вниз, когда в коридор осторожно высунулись полицейские. Волш слышал их угрожающий топот – они шли по пятам.

Дон посмотрел на часы. Наверное, у него не более пятнадцати или двадцати минут. Потом его схватят – это неизбежно. Сделав глубокий вдох, он вышел из лифта и как можно спокойнее пошел по темному коридору между рядами магазинов, мимо черных витрин и вывесок.

* * *

На этот раз Чарли был уже в рабочем состоянии. Волш подошел к приемной и увидел, что один человек сидит в кабинете, двое других ждут. Увидев выражение лица Волша, робот тут же махнул, приглашая его немедленно пройти внутрь.

– Что случилось, Дон? – серьезно спросил он, указывая на кресло. – Присядь и расскажи, что у тебя на душе.

Волш рассказал.

А когда он закончил, психоаналитик откинулся в кресле и тихо присвистнул:

– Дон, это серьезное преступление. За такое тебя заморозят! Такие меры предусмотрены новой поправкой…

– Я знаю, – согласно кивнул Волш.

Он ничего не чувствовал. Вообще. В первый раз за много лет бесконечный вихрь эмоций и мыслей полностью отсутствовал в его голове. Он чувствовал себя немного усталым – вот и все.

Робот покачал головой:

– Вот видишь, Дон, ты все-таки определился. Ну хоть что-то, с другой-то стороны. Ты все-таки сумел принять решение.

И он задумчиво выдвинул ящик стола и вытащил оттуда блокнот.

– Полицейский автозак уже приехал?

– Я слышал сирены, когда входил в предбанник. Думаю, если не приехал, то уже едет.

Робот побарабанил железными пальцами по ореховой столешнице.

– Внезапный переход от невозможности принять решение к самым решительным действиям является доказательством твоей психологической интеграции в социум. Ты ведь решил, с кем ты, правда?

– Решил, – ответил Волш.

– Ну и отлично. Я знал, что рано или поздно это случится. Жаль, что это произошло при таких драматических обстоятельствах…

– А мне не жаль, – сказал Волш. – Это единственно возможное решение. Теперь мне это ясно как божий день. Нерешительность – не обязательно дефект. Оказалось, что, если я считаю бессмысленными лозунги, партии и героическую гибель ради всего этого, – это тоже убеждение. За которое можно отдать жизнь. Раньше я думал, что у меня нет символа веры. Теперь я знаю, что он у меня есть.

Робот не слушал его. Он что-то начеркал в блокноте, потом подписал и аккуратно, одним точным движением оторвал листок.

– Вот.

И он быстро протянул бумагу Волшу.

– Что это? – спросил тот.

– Я не хочу, чтобы кто-то вмешивался в наши отношения «доктор – пациент». В терапевтический процесс. Ты все-таки нащупал почву под ногами – и я полагаю, что мы вполне способны на прогресс.

И робот быстро встал на ноги.

– Удачи, Дон. Покажи это полиции. Если что-то пойдет не так, пусть они со мной свяжутся.

Листок оказался направлением на лечение от Федерального Психиатрического комитета. Волш ошеломленно перевернул его:

– Ты полагаешь, что это меня… убережет?

– Ты действовал под влиянием аффекта. И не можешь нести ответственность за свое поведение. Конечно, тебя осмотрят, но волноваться незачем. – И робот добродушно похлопал его по спине. – Это был поступок невротика – так ты разрешил внутренний конфликт. Теперь ты от него свободен. Это все сдерживаемые эмоции и вытесненные конфликты. Символическая, так сказать, демонстрация либидо – безо всяких политических поползновений.

– Понятно, – отозвался Волш.

Робот твердо взял его под локоть и провел к выходу.

– А теперь иди к ним и отдай бумагу.

Из металлической груди робота выехала крошечная бутылочка:

– И прими одну таблетку перед сном. Ничего серьезного – это просто легкое снотворное, чтобы нервы в порядок привести. Все будет хорошо, я уверен, что мы скоро увидимся. И учти: наконец-то я вижу результаты наших встреч.

Волш вышел и понял, что на улице окончательно стемнело. Полицейский микроавтобус стоял у самого входа в жилищный комплекс – большой зловещий черный силуэт, вырисовывающийся на фоне мертвого бессветного неба. Толпа зевак собралась на безопасном расстоянии от страшной машины – всем было интересно, что же случилось.

Волш машинально положил пузырек с таблетками в карман пальто. Постоял, вдыхая холодный ночной воздух. Чистый запах вечерней прохлады. Высоко над головой зажглись яркие звезды.

– Эй! – заорал полицейский. И посветил фонариком прямо в лицо Волшу, подозрительно щурясь. – А ну иди сюда.

– Похоже, это он и есть, – сказал другой. – Иди, иди сюда, парень. Шагай, мы тебя заждались.

Волш вытащил направление, которое ему выписал Чарли.

– Иду, – ответил он.

И, пока шел к полицейским, аккуратно порвал листок в мелкие клочки и выбросил. Их тут же утащил и разбросал ночной ветер.

– Какого черта? Ты чего там делаешь? – сердито спросил полицейский.

– Ничего такого, – ответил Волш. – Просто выкинул ненужную бумажку. Она мне больше не понадобится.

– Странный он какой-то, – пробормотал полицейский, деловито тыкая в Волша фризером. Второй тоже направил луч холода в замерзающее тело. – У меня от него аж мурашки по спине.

– Ну так радуйся, что таких, как он, мало, – сказал напарник. – Всего пара упертых встретилась, а так все путем.

Обездвиженного Волша закинули в микроавтобус и накрепко задраили двери. Мусороперерабатывающий механизм тут же принялся разлагать его тело на основные минералы. Через несколько мгновений полицейская машина тронулась с места – поступил еще один вызов.

Нестыковка

Возвращаясь домой, Ричардс предвкушал, как приступит к любимому делу – точнее, это была целая последовательность дел, приятная и не видимая остальному миру. И она доставляла Ричардсу гораздо больше удовольствия, чем десятичасовой рабочий день в Институте торговли. Он бросил чемоданчик в кресло, закатал рукава, подхватил опрыскиватель с жидким удобрением и пинком распахнул дверь на участок за домом. Вечер принес прохладу, садящееся солнце светило в глаза, пока он осторожно шел по влажной черной земле в середину сада.

Сердце громко стучало – Ричардсом владело нетерпение. Как там оно?

Отлично. Оно подрастало с каждым днем.

Он полил его, оторвал пару жухлых листьев, вскопал землю, выдрал сорняки и разбрызгал из шприца удобрение, а потом отступил, чтобы полюбоваться результатом своих трудов. Да уж, только творчество приносит человеку подобное удовлетворение. Кто он такой на рабочем месте? Высокооплачиваемая шестеренка в неплановой экономической системе. В офисе он работал с вербальными знаками, адресованными другим пользователям. А здесь Ричардс имел дело непосредственно с реальностью.