– Ты, кажется, помнишь о ней больше, чем о своем собственном детстве.
– Это потому, что тогда я уже покончила с детством. Я ежедневно занималась вокалом и работала в агентстве Пинкертона. Да и в газетах постоянно говорилось о мадам Рестелл. Весь город ею интересовался, особенно юные девушки моего возраста и… положения.
Я не совсем поняла, какое «положение» имела в виду Ирен, но у меня не было желания углубляться в столь каверзные вопросы.
Вытащив из своего ванильного мороженого треугольную вафлю, я задумчиво принялась ее грызть. Она заменяла мне послеобеденную сигарету. Пусть я и не пробовала прославленную запеченную «Аляску» ресторана «Дельмонико», такой десерт вполне устраивал дочь приходского священника.
Мадам Рестелл представляла собой загадку, и у общества были противоречивые мнения на ее счет. Однако она навещала Ирен и других детей, выступавших на сцене, и играла с ними.
– Наверное, она любила малышей, – предположила я. – Ты уверена, что она не была бездетной?
– У нее имелась единственная дочь. По мнению некоторых, она так любила детей, что готова была пожертвовать собой ради того, чтобы они жили счастливо. Другие же считали, что она ненавидит младенцев до такой степени, что готова их убивать.
– Убивать! – Мороженое вдруг приобрело вкус опилок. – И невинные умирали?
– Невинные всегда умирают, – очень мрачно произнесла Ирен. Я посмотрела на нее, и она ответила многозначительным взглядом. – Нелл, из-за дружбы со мной ты столкнулась с самыми страшными человеческими пороками. Это особенно относится к нашему последнему… крестовому походу. Не сомневаюсь, что настоятель Хаксли был бы весьма шокирован, знай он, куда я завела его единственную осиротевшую дочь.
– Он был хорошим человеком, даже святым человеком. Но сельская жизнь может быть грубой, и он знал людей со всеми их недостатками и достоинствами. Однако ему бы не хотелось, чтобы я когда-нибудь повидала столько же, как и он. – Я печально улыбнулась. – Как говорится в пословице: чего не знаешь, за то не отвечаешь. Но я нахожу, что неведение – отнюдь не благо. Впрочем, как и знание.
– Пожалуй. – Подруга посмотрела на белую льняную скатерть, потом снова на меня. – Из-за меня ты всегда лишалась иллюзий, Нелл. Поверь, мне бы хотелось, чтобы было иначе. Но в наши дни мир с его уродством вторгается в жизнь каждого. Мадам Рестелл была femme fatale (как ты ее назвала) нового типа. Она помогала женщинам справляться с их бедами. Порой это включало прерывание беременности.
– О! Ее деятельность имела отношение к браку?
– Не всегда.
Ирен взяла свой элегантный мундштук и вставила в него очередную темную сигарету. Контраст темного и светлого – вот какой образ возник в моем сознании. По-видимому, мне хотелось сосредоточиться на пустяках, чтобы отвлечься от конкретного смысла ее слов.
Примадонна печально смотрела на меня сквозь дымку от сигареты, и глаза у нее были древние и мудрые, как у египетского сфинкса.
Я снова поняла, что ничего не смыслю в том, как устроен мир. Но если бы смыслила, это пришлось бы мне не по вкусу. Абсолютно.
Но в то же время меня раздражала несправедливость: почему Ирен, и Пинк, и Квентин, и, возможно, даже Шерлок Холмс знают то, о чем не ведаю я?
Ирен ждала моего ответа. Я поняла, что она открыла мне правду, а это свидетельствовало о самом большом доверии.
– Что же такого сделала мадам Рестелл, чтобы заслужить тюремное заключение? – решилась спросить я.
– Она производила подпольные аборты, Нелл. Препятствовала появлению на свет нежеланных детей. Для этого она предлагала снадобья и даже определенные процедуры. Поэтому она и считалась самой безнравственной женщиной Нью-Йорка; поэтому ее тайно благословляли и публично проклинали. Я сама не знаю, как к ней относиться. Но если мадам Рестелл действительно присутствовала в моем раннем детстве, эта мысль невыносима. А ты знаешь, что я способна вынести многое.
«Дети, – подумала я. – Может ли Ирен иметь детей? Была ли она клиенткой мадам Рестелл, благодетельницы? Или ее жертвой?»
– Это нелегко, – продолжала подруга, выдохнув струйку дыма. Мне сразу пришло на ум, что это как бы зримая эктоплазма из ее прошлого. – Была ли я дочерью той, кого она спасла? Ее собственной или чьей-то еще? Существовал ли рынок младенцев? Если эта женщина, пользующаяся дурной славой, проявляла ко мне интерес, то кто же я такая?
На это у меня не было ответа.
Теперь я видела: чтобы узнать тайну примадонны, нам придется разбираться с тайной мадам Рестелл.
К тому же Нелли Блай узнает об Ирен гораздо больше, нежели может допустить уважающая себя личность.
– Пинк приносит свое настоящее в жертву будущему, – сказала я.
– Как ее прошлое приносит саму Пинк в жертву настоящему. Она тоже была нежеланным ребенком. Правда, не до того, как появилась на свет, а гораздо позже.
– Ты не можешь быть уверена насчет себя!
– Я уверена, что мать меня бросила.
Я протянула к Ирен руку через стол. Она сидела неподвижно. От сигареты все еще исходила спираль дыма, таявшая в воздухе.
– Меня тоже покинули, – произнесла я. – Всем нам даже лучше оттого, что мы сами о себе заботимся.
– Или друг о друге, – заключила она, потушив сигарету. В пепельнице остался как бы итог нашего прошлого: всего лишь горстка пепла.
Люди определенно считали, что на воде нужно вести себя совершенно иначе, чем в других местах.
О Кони-Айленде, «Содом на взморье» (1880-е)
– Я не привыкла посещать парки аттракционов, – сообщила я Квентину, когда мы ехали в кэбе.
– Я тоже, – весело ответил он. – И часто думаю, что это серьезный пробел в моем образовании.
Мы направлялись к пароходу, который должен был доставить нас на этот сомнительный остров, являющийся частью Бруклина.
– Тогда, пожалуй, – продолжала я, – наше с Ирен посещение Всемирной ярмарки в Париже минувшей весной можно считать большим вкладом в образование.
Квентин взял меня под руку, и мы сразу стали не просто спутниками, а парой. В этом жесте не было никакой необходимости: мы находились в салоне кэба, в безопасности. Хотя, с другой стороны, в кэбе, возможно, вовсе не так уж безопасно.
– Пожалуйста, не вспоминай то ужасное приключение, Нелл, – попросил Квентин. – В том, что с тобой тогда случилось, нет ничего забавного.
– Я просто хотела посмотреть корабль-панораму, и…
– Вот видишь! У тебя все-таки есть тяга к развлечениям. Скажи, а что именно в панораме тебя привлекло?