– Никому нельзя об этом говорить, – мрачно сказала мне Ирен.
– Никому? Кого ты имеешь в виду?
– Особенно Годфри.
– А…
– Ни Квентину, ни Пинк, ни королеве Англии. Ты слышала, что они кричали?
– Нет, не разобрала, я вообще с трудом понимала, что слышу, делаю и даже вижу… поняла только, что лишилась шляпной булавки.
– Mein Gott!
– Ну вот, теперь ты богохульствуешь, но почему по-немецки?
– Это злодей пробормотал, когда не смог отнять саквояж, а ты принялась тыкать в него спицей.
– Это не спица, а ножницы для рукоделия, слабоватое оружие. Почему ты не могла просто отдать ему саквояж?
– Из-за Годфри.
– Годфри купил бы другой, тут универмаги всюду понатыканы.
– Я не хотела, чтобы он узнал, что случилось, а если бы мы пришли с новым саквояжем, это было бы неизбежно.
– Секреты между супругами – происки дьявола.
– Нелл, а ты хочешь, чтобы Квентин узнал, что на нас напали ультрамонтаны?
– Ультрамонтаны уехали, вернее, уплыли, – возразила я.
– Видимо, не все. Если Годфри или Квентин узнают об этом, то никуда нас одних больше не отпустят.
Я подумала над ее словами и взвесила все за и против. В отличие от подруги я не стремлюсь к независимости. Кроме того, я не возражала бы, если Квентин сочтет своим долгом защищать меня, и это чувство перевесит обязанность затыкать рот Нелли Блай.
Несколько секунд я наслаждалась этим предположением, но потом отринула его.
– Хорошо, но тогда мы должны подготовиться к дальнейшим нападениям ультрамонтанов, которые, видимо, считают, что мы знаем, где потерянные богатства Лолы Монтес.
– Отлично, – сказала примадонна рассеянно, ощупью ища в саквояже книгу о Лоле. – Мы купим тебе новую шляпную булавку. Или несколько. Из лучшей испанской стали. Завтра, до отплытия.
Я не та злая женщина, о которой вам рассказывали. Я ошибалась в жизни, и часто, но кто этого не делал? Я была тщеславной, легкомысленной, амбициозной и гордой, но никогда жестокой, вероломной или злой. Я обращаюсь к либеральной прессе и умным джентльменам, управляющим ею, с просьбой о помощи в моих усилиях вернуть себе средства для достойной жизни.
Из письма Лолы Монтес в «Нью-Йорк геральд» (1852)
– Как прошла миссия? – осведомился Годфри, когда мы вернулись в отель взмокшие, в мятой одежде, чувствуя себя виноватыми, словно дети, съевшие все печенье с чайного подноса на кухне.
Однако молодой адвокат выглядел таким оживленным, даже светился от самой мысли об отъезде из Америки, что я поняла, почему Ирен не пожелала его беспокоить.
Примадонна открыла пустой саквояж.
– Одежда доставлена и принята с благодарностью. – Она еще в экипаже вынула книгу Лолы и положила ее в карман юбки. – Теперь ты можешь забрать это и заполнить неприлично скудным количеством одежды, необходимой джентльмену, по сравнению с дамой для пересечения Атлантического океана.
– Ирен, – сказал он, – я раньше никогда не видел, чтобы ты оставляла свою одежду, поэтому предлагаю воспользоваться моим сундуком. – Он отошел в сторону и показал новый вместительный сундук. Мужчины умеют удивлять.
– Так вот какое у тебя было дело! – Ирен с восторгом обняла мужа.
– Теперь мы можем быть уверены в том, что безделушки Нелл переживут поездку!
– Мои безделушки? Дорогая Ирен, ты ко мне несправедлива!
– Не думаю, Нелл. – Годфри шагнул к столу у дверей. – Это пришло, пока тебя не было.
И он протянул мне симпатичную рыжевато-коричневую деревянную шкатулку такого размера, что в нее поместилось бы столовое серебро.
– Это мне?
Я открыла большой пергаментный конверт, лежавший на ее крышке. Там была визитка Алвы Вандербильт (слава богу, без ее фотографии). Записка была подписана Уильямом Киссэмом Вандербильтом и выражала искреннюю признательность за спасение его «драгоценнейшей из жемчужин, дочери Консуэло». В шкатулке находился большой футляр в форме раковины, обтянутый темно-зеленым бархатом, а внутри… Годфри держал деревянную шкатулку, пока я поднимала бархатную крышку и смотрела на черное дно футляра, в котором лежал гарнитур Алвы с жемчугом и бриллиантами: длинная цепочка, короткое колье под шею, два одинаковых браслета, брошь и серьги.
– Святые Небеса! Это не может быть мне.
Ирен пожирала глазами содержимое футляра.
– Хм, без сомнения, это слишком скромное украшение для Алвы, поэтому она рассталась с ним без сожаления. Она же принадлежит к избранному кругу. Бриллианты здесь очень элегантны, но выполнены так, что всего лишь подчеркивают совершенство жемчужин. Это делает их идеальным украшением для тебя, Нелл, оттеняя твою прекрасную английскую кожу.
– Я не могу это взять.
– Не забудь, я похитила Консуэло, – сказала Ирен, – и не могу принять награду за ее спасение. Но ты проявила к этой девочке искреннюю любовь и заботу, и я уверена, что мистер Вандербильт это оценил.
– Из того, что я видела у Алвы Вандербильт, это украшение выделяется на удивление хорошим вкусом.
– Согласен, – весело добавил Годфри. – У меня предостаточно места, а мой новый сундук заслуживает достойной поклажи.
– К тому же, – Ирен просунула руку под локоть Годфри, и они оба встали ко мне лицом, – подумай, как роскошно будет смотреться этот жемчуг, когда ты станешь прогуливаться по палубе, играть в настольные игры или сидеть в вечернем платье за ужином за столом капитана.
– Ирен! Ты в своем уме? Да я проваляюсь больная все путешествие!
– Ох, Нелл, как жаль. Как же мы будем развлекать Квентина? – И она возвела свои огромные карие глаза на светящегося счастьем мужа.
– Квентин? Будет на борту? С нами?
– Да. Пинк слишком занята расследованием о продаже младенцев. В «Уорлд» выходит статья за статьей. А Квентин совершенно свободен, во всяком случае пока.
Мне отказал дар речи. Я подумала обо всем, включая недельный вояж, которого боялась всем своим существом, но все равно была… нема от удивления. И Квентин будет на борту, чтобы видеть меня в этом отвратительном состоянии?! Ну уж нет. Лучше я утону. Лучше останусь в Нью-Йорке и стану актрисой водевиля «Мисс Нелл и ее летающие шляпные булавки». Лучше вернусь в Лондон и буду помогать Шерлоку Холмсу в его расследованиях. Лучше буду сидеть на льду Антарктиды и беседовать с пингвинами. Лучше…