В свете такого подхода, столь сильно отличающегося от классической доктрины фиксированной специализации полушарий, можно понять роль опыта индивида и его развития, в ходе которого он продвигается от проб и ошибок (в решении лингвистических или иных когнитивных задач) к умению и совершенству [97] . (Ни одно из полушарий мозга не является «более передовым» или «лучше развитым», чем другое; просто они созданы для разных измерений и стадий обработки информации; полушария взаимно дополняют друг друга, и их взаимодействие позволяет овладевать новыми навыками и решать незнакомые задачи.) Такой взгляд позволяет без всяких натяжек объяснить, почему владение зрительно-пространственным языком жестов является функцией левого полушария и почему зрительные способности многих других типов – от восприятия движений до восприятия рисунков, от восприятия пространственных отношений до распознавания лиц, – делаясь частью языка жестов, становятся, как и он, функцией левого полушария. Теперь мы можем понять, почему человек, владеющий языком жестов, приобретает множество тонких зрительных навыков, полезных при решении как нелингвистических, так и лингвистических задач; почему у него развивается не только зрительный язык, но особая зрительная чувствительность и зрительное понимание.
Нужны дополнительные доказательства и данные относительно развития способностей к «высшему» зрению, сравнимые с данными Беллуджи и Невилль относительно «низших» зрительно-пространственных функций у глухих [98] . Пока же мы располагаем спорадическими единичными сообщениями на эту тему. Правда, эти сообщения очень интересны и требуют самого пристального внимания. Даже Беллуджи и ее коллеги, которые редко позволяют себе уклоняться от научной строгости при рассказах о своей работе, включили следующий короткий пассаж в книгу «Что руки говорят о мозге» [99] .
«Мы впервые увидели во всем блеске наглядный аспект языка жестов, когда нас посетил один наш глухой друг и рассказал о своем переезде в новый дом. В течение пяти минут он описывал нам садовый домик, в котором теперь жил: комнаты, убранство, мебель, окна – окружающий пейзаж и так далее. Он описывал все это в мельчайших подробностях, пользуясь богатыми возможностями языка жестов так, что мы воочию видели перед собой «вылепленный» со скульптурной точностью облик дома, сада, холмов, деревьев и всего прочего».