Наконец пауза. Не потому, конечно, что Янка ждет моего ответа. Просто вспомнила про давно остывший чай. Но я все-таки говорю:
– Представляю. Каждый день с утра до вечера по улице Всех Святых гуляла?
Хохочет.
– Ну что ты. Не каждый, а только тогда, когда у меня появлялись жизненно важные вопросы. То есть примерно через день. И знаешь, что замечательно? Я всегда получала ответ. Хороший, простой и понятный, как будто жизнь – задачник для пятого класса, и я нашла способ подглядывать в конец, где все правильные ответы написаны. Вот честное слово, не вру. Загадаю, например, про какого-нибудь мальчика, так обязательно услышу, как где-то в конце улицы ругаются: «Дурак!» Или наоборот, восклицают: «Ах ты, мой хороший», – и сразу все про мальчика ясно. А когда влюбилась в одного красивого старшеклассника, услышала, как пьяный кричит собеседнику: «Ты кто? Я тебя не знаю!» И ведь чистую правду сказал, тот красавчик вообще не подозревал, что я, такая расчудесная, на свете есть, да и я его всего раз пять издалека видела. А однажды обиделась на подружку, уж не помню, в чем там было дело, но переживала страшно, даже ночью ревела, с утра не утерпела, вместо школы поехала в центр, по улице Всех Святых гулять, чтобы сказали, как теперь жить, и, знаешь, услышала тихий такой голос, совсем близко: «Не сердись». Как будто кто-то сзади подошел и лично мне на ухо шепчет, я даже чужое дыхание на шее почувствовала. Оглянулась, а не то что рядом, на всей улице никого. Вообще ни души. Ух как мне стало страшно! Но с подружкой помирилась, конечно. Сказали же: «Не сердись», – значит, нельзя… Ох. Я долго потом на Вису Швентую не решалась ходить. Но мое тогдашнее «долго» – это всего несколько месяцев, осенью я опять туда зачастила. Дала себе честное слово, что теперь с пустяками не сунусь, только про самое-самое важное спрашивать буду, но можешь себе представить, какое оно у меня тогда было, это «самое важное». То очередной мальчик понравился, то родителей в школу вызвать пригрозили, то в театральный кружок записывать не хотят… Короче, в один прекрасный день я услышала, как мужской голос говорит – очень, знаешь, таким сварливым тоном: «Отвяжись, надоела». И вот тогда я испугалась по-настоящему. И одновременно обиделась. Прогоняют, значит. Ну и ладно, подумаешь. Обойдусь. Ни за что больше сюда не приду, вот хоть убейте. И действительно не приходила несколько лет. Сперва боялась-обижалась, а потом просто забыла. Ну как, не то чтобы совсем забыла, а перестала придавать значение. В пятнадцать лет все, что с тобой происходило два года назад, кажется совершенной ерундой. Потом – тем более. Так что до двадцати я как-то дожила без подсказок. А потом влипла в историю, вернее, в несколько историй сразу, одна другой веселее… Ой, да что я тебе рассказываю, ты же знаешь, за кем я была замужем. Короче, я сейчас даже не могу вспомнить – нарочно я тогда отправилась на Вису Швентую за советом или случайно мимо шла. Жила как в тумане, дома – ад, и куда ни пойдешь, таскаешь этот ад за собой, как улитка раковину… В общем, так или иначе, а свернула я на улицу Всех Святых и почти сразу услышала, как кто-то говорит: «Всего на три года уезжала, а вернулась – такие перемены, ничего не узнать». Вроде бы обычная реплика, да? Но я совершенно точно знала, что это было сказано только для меня. Я, сам понимаешь, не раз думала, что надо просто взять и уехать куда глаза глядят. Это в городе меня найти проще простого, а мир-то велик. Но никак не могла решиться. Не представляла, куда ехать, что я там буду делать и на какие шиши жить. Думала – совсем пропаду, здесь хоть какая-то крыша над головой есть и мама с папой рядом, ничем не помогут, так хоть пожалеют. И вдруг – как будто ведро воды на меня вылили. Мгновенно очнулась. Подумала – а что я теряю? Домой даже заходить не стала, благо документы всегда с собой носила. Отправилась к маме, сказала, что уезжаю, она на радостях все деньги, какие были в доме, собрала, но отдала мне только на вокзале, когда я в автобус садилась. И правильно сделала. С женами наркоманов иначе нельзя. Рано утром я уже была в Варшаве, оттуда поехала в Германию автостопом. И как-то все устроилось – и работу нашла, и на улице не осталась, я же немецкий неплохо знала и с людьми всегда легко ладила. А ад мой благополучно потерялся где-то на полпути к Мюнхену. В туалете на одной из заправок, я так думаю. Короче, долг маме я уже через четыре месяца вернула переводом, а дальше становилось только лучше, вот буквально с каждым днем все лучше и лучше, потрясающее было время. Я, конечно, помнила фразу: «всего на три года уехала», – а все равно не планировала возвращаться. От добра добра не ищут. Но тут, как раз примерно через три года после моего отъезда, заболел папа. Ничего страшного, как в итоге оказалось, но я так перепугалась, что поехала его навещать. И вдруг выяснилось, что владыка моего ада давным-давно исчез. Не то укатил в Индию, как всегда мечтал, не то мерцающие астральные сущности его, такого прекрасного, похитили, понятия не имею, потому что больше никто никогда его не видел. И, по мне, так гораздо лучше, чем если бы он просто умер, как все предсказывали, я – за открытый финал. И от его чудесного исчезновения я пришла в такой восторг, что сама не заметила, как восстановилась в университете, мне же совсем немного доучиться оставалось. А потом вдруг объявились знакомые немцы с очень интересными предложениями, и все у нас так занятно завертелось – до сих пор, собственно, вертится, ты знаешь… Давай ты теперь заваришь чай, а я соберусь с мыслями. Потому что не представляю, как рассказать, что было дальше. Но лопну, если не расскажу.
За время моего отсутствия Янка успела пересесть из мягкого кресла на стул, зачем-то застегнула пиджак и, кажется, даже губы подкрасила.
– Это чтобы сосредоточиться, – отвечает она на мой невысказанный вопрос. – Когда спина прямая, я почему-то лучше соображаю. А если застегнуться на все пуговицы, речь становится более внятной, проверено практикой. Все это сейчас очень-очень важно, скоро поймешь почему.
Киваю – дескать, ладно, пойму. Разливаю чай, протягиваю ей чашку. Терпеливо жду.
– Значит так, – наконец говорит Янка. – Смотри, как обстояли мои дела. С одной стороны, я очень хорошо помнила, почему решилась уехать. И отдавала себе отчет, что это был самый правильный поступок в моей жизни. И не пыталась делать вид, будто приняла решение сама, без подсказок. Моя благодарность голосу, прозвучавшему в тот день на улице Всех Святых, была и остается безграничной. С другой стороны, я туда больше не ходила. В моей жизни не осталось вопросов, ответы на которые я не могла бы получить самостоятельно. Вот и старалась не беспокоить по пустякам. Не знаю, кого именно. Но – не беспокоить по пустякам, точка. В машине, конечно, не раз там проезжала, но это, думаю, не считается. А однажды, года полтора назад, я туда все-таки пошла. Совершенно сознательно пошла. Я хотела сказать наконец «спасибо». Вернее, подумать «спасибо». Решила – если даже вопросы там вслух произносить не нужно, уж «спасибо»-то мое тем более услышат. Опять же не знаю кто. Но услышат, факт. И вот иду я по Вису Швентую, старательно думаю свое «спасибо-спасибо-спасибо» и заодно глазею по сторонам – пасмурно, но очень светло, как только весной бывает, почки на деревьях вот-вот взорвутся и от этого в воздухе такая неуловимая зеленая зыбь, а значит, скоро будет совсем тепло, зацветут вишни, черемуха, сирень, а потом наступит лето, и как же будет хорошо… И тут я осознаю, что говорю это вслух. То есть не все подряд, а только одну фразу: «Как же будет хорошо». Заткнулась, конечно, смутилась страшно, покосилась по сторонам – как там народ, не шарахается от сумасшедшей бабы? Но вокруг никакого народа не было, только впереди девушка шла, и это еще вопрос, кто из нас сумасшедшая баба, потому что она вдруг как подпрыгнула! И помчалась куда-то, размахивая руками и смеясь. А я, наоборот, остановилась. Потому что – ну, ты понимаешь, о чем я подумала.