А почему, собственно, «дурацкие»? – сердито спросила она себя, допив остывший карамельный кофе. – Очень даже прекрасные байки. А может, и не байки. Сейчас проверим, что там с краковским попугаем.
Услышав голос брата, Анна неожиданно для себя так обрадовалась, что даже тучи над улицей Диджои внезапно расступились, и из-за них вынырнуло солнце, ошарашенное и смущенное, как человек, внезапно застигнутый гостями на диване, в банном халате, с дешевым детективом в мягкой обложке и стопкой бутербродов в изголовье.
– У меня самая дурацкая просьба в мире, – честно сказала Анна. – Глупее не придумаешь. Поэтому, если не хочешь морочиться, так и скажи.
– Рассказывай, – потребовал Мишка.
– Ты знаешь, где улица Щепанська? Или что-то в таком роде.
– Очень хорошо знаю. Это всего в трех кварталах от меня.
– Уффф! – выдохнула Анна. – Тогда тебе будет не очень трудно сходить туда и посмотреть, стоит ли на каком-нибудь окне клетка с попугаем.
– Попугай какой? Большой, синий?
– Ага.
– Мы с этим попугаем старые приятели, чуть ли не каждый день мимо него хожу. А ты откуда о нем знаешь?
– Рассказали, – лаконично объяснила Анна. – Слушай, а ты его случайно не кормил?
– Хотел, но не решился. Все-таки чужая птица. Откуда я знаю, что ему полезно, а что вредно?
– Семечки и орехи, – сказала Анна. – Это точно полезно. Мне говорили, он за угощение рассказывает разные интересные вещи. Ужасно любопытно, что ты услышишь.
– А ты сама приезжай, – предложил Мишка. – Я вас познакомлю, и корми его сколько влезет. С тебя семечки, с меня крыша над головой, кофе в постель и культурная программа.
– Я подумаю, – растерянно ответила Анна, с удивлением осознав, что расценивает его предложение как чертовски заманчивое. И даже более-менее осуществимое – при условии, что билеты на автобус до Варшавы стоят не дороже, чем в прошлом году.
Все-таки есть попугай, думала она, вбивая в строку поиска чудно́е название «Туамасина».
– И Туамасина тоже есть! – вслух воскликнула Анна, обнаружив, что этот город находится на острове Мадагаскар. Порт и центр региона Анциранана. Ну надо же.
Получается, вообще все правда, – восхищенно заключила она. И кафе в Гранаде, и невидимый вокзал в Рейкьявике. И даже женщина в шляпе из Хьяласти, мало ли что интернет про такой город не знает. Подумаешь, великое дело – интернет.
В таком вдохновенном настроении Анне не только все моря в мире были по колено, ей даже перевод оказался не страшен. Подумаешь – перевод. К четырем утра она его закончила и уснула блаженным сном младенца, бежавшего из рабства. Но в десять уже была на ногах. Мысль о том, что никто не помешает ей и сегодня отправиться в кафе на улице Диджои, бодрила лучше всякого кофе.
Эсэмэска от Мишки застигла ее в пути. «Попугай сказал: «Анна уже играет». Семечки жрет, как не в себя. Приезжай, сама увидишь». И полдюжины смайликов, видимо, в качестве приманки.
– Анна уже играет, – сказала она вслух, пробуя слова на вкус. Ей так понравилось, что пришлось повторить: – Анна уже играет, – и еще раз: Анна уже играет! – громко, вслух.
К счастью, на улице в этот момент было пусто.
Старик сидел на обычном месте. За соседним столиком рассаживалась большая компания немецких туристов, школьницы, шустрые и звонкие, как тропические птички, облепили подоконники.
Анна сперва подумала: пока мне будут делать кофе, кто-нибудь да уйдет, здесь подолгу не засиживаются. Но когда она вышла на улицу с теплым картонным стаканчиком в руке, ситуация не изменилась, и Анна растерянно застыла на пороге – куда теперь себя деть?
Старик кивнул ей приветливо, как старой подружке, похлопал по соседнему стулу, дескать, присаживайся.
– Я вам точно не помешаю? – спросила Анна. – А если закурю?
Он молча помотал головой, и Анна села рядом, хотя обычно терпеть не могла сидеть за одним столом с незнакомцами. Лучше уж вовсе уйти. Старик улыбнулся и заговорил. На этот раз он обращался не к какому-нибудь невидимому собеседнику, а к Анне.
– В самом центре Вильнюса есть маленькое кафе, примечательное тем, что столы и стулья стоят перед ним на улице поздней осенью и даже зимой. Один стул поставлен таким образом, что если сесть на него лицом к юго-западу, левым ухом можно услышать истории, которые рассказывает ветер.
– Ветер? – переспросила Анна. – Эти истории рассказывает ветер? Ну надо же! Точно, игра в «испорченный телефон». Получается, я еще вчера угадала!
– Почти угадала, – улыбнулся старик. – Только почему «испорченный»? Вполне исправный телефон.
Сейчас сама убедишься. Чур тебе водить!
Он встал и подал ей руку, помог подняться и пересесть на освободившееся место. Дружески похлопал по плечу, отвесил неглубокий поклон, скорее насмешливый, чем галантный, и стремительно пошел в сторону Святых Ворот; полы его серого пальто, расстегнутого по случаю хорошей погоды, развевались, как приспущенные паруса летучего корабля.
– В Лейне… – прошептала Анна, мучительно краснея от необходимости говорить вслух.
Порылась в карманах, разыскивая сигареты, но так и не нашла. Сделала глоток приторно-сладкого карамельного кофе, внезапно опьянела от него, как от доброй порции рома и, расхрабрившись, начала снова, негромко, но твердо и очень внятно:
– На северной окраине Лейна, куда не забредают ни любопытные туристы, ни вездесущие продавцы сладостей, живет заклинатель книг. Люди приносят к нему книги, которые показались им бессмысленными, непонятными или просто слишком печальными. Одним книгам заклинатель играет на флейте, с другими о чем-то шепчется, запершись в кабинете, а иногда просто кладет закладку – птичье перо, обрывок записки, засушенный цветок. После этого история, записанная в книге, о чем бы она ни повествовала прежде, становится историей о великолепии и чудесах мира, хотя, как рассказывают те, кто не поленился проверить, все слова остаются прежними и даже не меняются местами.
Вышел из дома привычно хмурый, заранее усталый, как это обычно бывает с «совами», вынужденными слишком рано начинать рабочий день.
За ночь на стене соседского гаража появилась смешная картинка: лысый толстомордый мужик с огромными вислыми усами, больше похожими на приклеенные под носом лисьи хвосты. Рядом – надпись яркими красными буквами: «ус». И указательная стрелка направлена на соответствующий объект. Чтобы, значит, не перепутать.
Невольно улыбнулся. А утренняя улыбка, как известно, приравнивается к дополнительной порции эспрессо. Или ристретто, в зависимости от ширины и искренности. Поэтому дальше зашагал бодро, даже сутулиться перестал, а ведь обычно осанка выправляется не раньше шести вечера, хоть портновский метр глотай за завтраком.